Почему жены декабристов поехали за мужьями. Самые известные жены декабристов: фото и факты

Сколько себя помню в юности, выражение «жена декабриста» вызывало у меня какую-то странную дрожь во всем теле. Это из-за книг, которые мы читали по школьной программе, и из-за уроков литературы, на которых нам преподносили этих женщин, как истовых мучениц, пожелавших разделить со своими мужьями наказание ссылкой.

Я даже представляла себе, как она должна выглядеть: женщина с печальным, но непоколебимым лицом, пронзительным взглядом и уверенной поступью, бродящая в полушубке по снежным просторам России, а рядом с ней в кандалах шел ее благоверный муж.

Оказалось, я была недалеко от истины — 11 женщин, которые разделили сибирское изгнание мужей-декабристов, покорно приняли на себя не только бедноту и серость, но и лишнее их всяческих привилегий, прав и статуса: Волконская Мария Николаевна, Анненкова Прасковья Егоровна, Ивашёва Камилла Петровна, Муравьева Александра Григорьевна, Нарышкина Елизавете Петровна, Розен Анна Васильевна, Трубецкая Екатерина Ивановна, Фонвизина Наталья Дмитриевна, Шаховская Наталья Дмитриевна, Юшневская Мария Казимировна, Якушкина Анастасия Васильевна.

Устойчивое выражение «жена декабриста» связано с известным в русской истории восстанием, произошедшим 14 декабря 1825 года — подавленным в результате с жестким наказанием бунтовщиков, отправившихся отбывать наказание в Сибирь.

Всего жен декабристов было одиннадцать, и не все из них были знатными, но вне зависимости от статуса они решили отказаться от светской жизни и отправиться вслед за своими мужьями в неизвестность. Конечно, их никто не неволил, как может показаться — у жен декабристов был четкий выбор: либо развестись с «государственным преступником», либо воссоединиться с ним, но отречься от роскоши и отправиться вслед за мужем на каторгу.

За непокорность и верность этих женщин поставили в условия даже страшнее, чем те, в которых пребывали их мужья — это в том смысле, что многие из них оставили уже рожденных детей родителям, перешли на положение жены ссыльнокаторжного, лишились права переписки, а их дети, рожденные уже в Сибири, считались казенными крестьянами. И это — на всю оставшуюся жизнь, потому что даже после смерти своих мужей жены не получали права на возвращение.

И казалась бы эта история и эти женщины святыми мученицами, если бы не одно «но»: именно оно не дает мне теперь покоя, когда я выросла, стала старше и сама отчасти примерила на себя судьбу жены декабриста.

Безрассудная или мудрая?

Мы привыкли считать, что жена декабриста — это «верная жена, которая разделила со своим мужем горе и несчастье и не бросила его в трудный час». Однако, давайте-ка разберемся в этом на примере одной из этих жен - Марии Волконской. Как мы помним, она вышла за своего благоверного будучи моложе его в два раза. Мужа своего Мария практически не знала и, может быть, не имела представления о том, что он участвует в заговоре.

Когда Волконского ссылают в Сибирь, Мария просто молит царя разрешить ей отправиться за ним — и это учитывая, что не так давно родила от него ребенка. Ведь, согласно царскому указу, брать с собой детей не разрешали — они ведь не могли самостоятельно выбрать свою судьбу, да и мучиться им в суровых условиях не было нужды.

Как можно назвать такой поступок? Если разбирать его в контексте вселенской любви к своему мужу и желанию быть с ним — как героизм и подвиг. А если не в нем?

Смотрите сами: если в нынешнем мире женщина откажется от своего ребенка и уедет с супругом в другой город или страну, ее назовут кукушкой, оставившей родное дитя хоть и с родными бабушкой и дедушкой, но все-же оставить. А с женами декабристов это правило не работает? Почему мы воспринимаем поступок большинства из 11 тех женщин, как подвиг, а не безрассудство или равнодушие?

Как по мне, так их решение оставить детей и поехать с мужем в Сибирь было не просто жестоким, а глупейшим! Марию ведь тоже в свое время просил отец, чтобы она оставила мысли о переезде — мол, не на курорт едешь, на что себя обрекаешь и детей своих? И ведь любви особой не было у нее — я сомневаюсь, что девушка понимала и принимала все поступки своего мужа.

За что уважать такую женщину? За то, что она «повелась» на идеи и модную тенденцию кидаться из огня да в полымя? Чтобы потом о ней писали и воспевали твой сильный дух в стихах и строках? Сомнительная польза... Или же нужно уважать Марию за недостаток любви к собственному сыну? Первому, ибо в ссылке она родила на свет еще четверых детей, из которых выжили только двое. И это неудивительно — в условиях Крайнего Севера, без благ, нормальной медицины, права голоса и возможности вернуться назад. О, да, эта жена декабриста точно думала только о благе семьи...

Я смотрела — многие из одиннадцати жен умерли от тяжелых болезней, в нищете и холоде: Волконская - в 1863 году от сердечной болезни, Екатерина Трубецкая - от рака, Наталья Фонвизина была парализована. Этой ли судьбы они искали? И самое главное, посчитали ли их мужья поступок жен подвигом или тем самым безрассудством? Да и то, что они, уехав в ссылку, перестали «считаться» видными женихами (кто бы на них еще посмотрел потом, кроме родных жен), не могущими рассчитывать на любовь и верность какой-то иной женщин — это нужно учитывать или нет?

В этом смысле благородно поступил Ивана Якушкин: его супруга родила до ареста мужа одного сына, а во время следствия второго. Приговоренный к 20 годам каторги и вечному поселению он настоял, чтобы Анастасия осталась в Европе и воспитывала детей. Лишь в 1831 году Иван Якушкин дал согласие на приезд жены, но государь отказал ей в прошении — оба раза, посчитав, что прошение подано слишком поздно.

Современная декабристка — быть может?

Вы можете со мной не согласиться в некоторых понятиях — я сама бы сделала это десять лет назад, когда считала, что только любовь может спасти мир — любовь к мужчине, и что быть женой декабриста — это жутко круто. А сейчас я думаю, что эти женщины изменили бы свое решение пару лет спустя, окунувшись в бедноту и крах, разлученные с детьми и обрекшие рожденных в ссылке на трудности. Но вернуть ничего было нельзя...

И еще я думаю, что женщина, становясь женой, может поехать за своим мужем на край света, но, становясь матерью, она лишается права безрассудства и этой вселенской любви к мужику. Каким бы он ни был.

Жены декабристов... Какое многогранное это понятие, совмещаемое и безумство, и подвиг, и вечную любовь, и глупость женщин. Ведь многие из них разделяя с мужем тяготы жизни, не разделяли их убеждений. Конечно, у женщин того времени могло их и не быть — этих самых убеждений, а для того, чтобы войти в историю, достаточно было одного выдающегося человека.

Ведь и сегодня мы не знаем всех женщин и жен выдающихся личностей, которые остаются за кадром и иначе воспринимаем поступок тех, кто без оглядки поехал за своими мужьями в Сибирь. Женщины ли нынче не те или, наоборот, они стали умнее, сильнее, мудрее и, превратившись не только в жен, но и личностей, стали думать головой, а не только сердцем? И можно ли рассуждать о тяготах и решениях жен декабристов, не находясь в их положении хоть частично?

Как часто в нынешней жизни мы слышим это хлесткое: «Ты что, жена декабриста, чтобы в такую даль за мужем ехать?». И хотя образ жены декабриста остается в голове образом сильной и преданной женщины, которая разделяет участь своего мужа и идет за ними в нечеловеческую жизнь, на аналогичный поступок решатся сегодня не все.

Не будем перегибать и говорить о том, что быть верной и преданной — такой, как жены декабристов, можно только в суровой глуши или в холоде. Достаточно представить распространенную ситуацию, когда муж по какой-то глупости или по стечению обстоятельств оказывается в финансовой яме, не имея возможности кормить семью, а его жена не убегает от него в сытую жизнь, а остается рядом с милым, поддерживая его и ожидая лучших времен. Это тоже своеобразная каторга, при которой женщина отказывается от благ и возможности жить лучше ради своей любви.

Я могу сказать, что хорошо знаю эту ситуацию. Когда мы начали встречаться с мужем (тогда еще будущим), он был простым барменом, а я работала на телевидении. Спустя месяц отношений, мы стали жить вместе на съемной квартире. Оплачивали ее с его зарплаты, кушали на мою.

Довольно скоро денег хватать не стало, потому что мужу все время ее задерживали, а кушать и платить за жилье нужно было вовремя. Это было первое испытание, которое мы с успехом прошли — и проходим его до сих пор. Как вы знаете, сейчас работой у моего супруга не очень и мы живем на то, что зарабатываю (ттт) я.

Конечно, сегодня мы поселились в доме родителей и многие подумают сейчас, что при таком положении вещей мы катаемся, как сыр в масле: на всем готовом, не думая ни о продуктах, ни о коммунальных платежах. Но это не так: работающих людей в семье прибавилось, но и расходы увеличились. Обычно получается так, что в конце месяца я тяну лямку за всех пятерых — у деда пенсии еще не было, а маминой зарплаты уже нет, истратили. То есть в финансовом плане я очень хорошо понимаю жен декабриста — у них вечно не было достатка, и у меня в то время тоже.

Конечно за одно это назвать меня женой декабриста точно нельзя. Тогда вспомним иное: второе испытание, которое я проходила с мужем на протяжении трех лет, если не больше. В тот период у супруга были сильные проблемы с алкоголем и, как следствие, с глобальным количеством товарищей и друзей и их вечными похождениями по клубам и кабакам после работы.

Мужа я практически не видела, а если и видела, то не всегда трезвым. Вспоминать этот период мне не хочется, а потому описывать в деталях его я не стану. Достаточно того, что я ждала его ночами и утрами, вызволяла из самых разных ситуаций (в том числе и из драк и прочего). Это к той схожести о «яркости» жизни декабристов, следовавших за своими убеждениями, идеалами, ввязывающихся в различные разборки и восстания. Не разделяя убеждений мужа, я все-таки следовала за своей любовью.

Наконец, сама ссылка — испытание третье: без нее разве можно считать жену декабриста таковой? Безусловно, она тоже была — и это была наша поездка в Ташкент почти на год. Это вообще «проблема» нашей маленькой семьи — мы до сих пор не привязаны к одному месту, а вынуждены скитаться по двум странам, как перекати-поле.

Но тот «почти год» был самым сложным на данный период. Потому что в Ташкенте помимо приятного и теплого климата меня не ждало ничего, кроме разочарования, ссор, выяснения отношений и дележки территории. Конечно, ехала я туда за мужем, который ехал за работой, но на совершенно другие «хлеба»: нас очень сильно звала свекровь да и ее старший сын готов был и в огонь и в воду ради своего племянника.

Но время показало иное: мне пришлось, как жене декабриста, отказаться от большинства привычных мне благ — возьмем то же человеческое общение с друзьями, возможность провести хотя бы один день в неделю с близкими людьми, прогулки по магазинам и посещение парикмахерской. Можно много перечислять, но даже купить трусики там для меня было проблемой: свекровь в период бурной своей активности говорила мне, что я не женщина уже, я — мама, и должна думать только о «трусах ребенка», а не о своих. Их вообще у меня может быть всего двое...

Но разве кто-то говорил, что женщина должна перестать быть собой, когда родит? От замухрышки в бигуди и растянутых трениках сбежит любой мужик, даже декабрист, которому и выбирать не из чего. А я иногда не могла даже челку себе в парикмахерской подстричь — так сильно не хватало денег и свободного времени.

Кроме того, меня «лишили» статуса дворянки — назовем это так. Потому что и свекровь, и ее сын спустя пару месяцев, начали испытывать дискомфорт от того, что мы проживали в их квартире. Не говорили вслух, но испытывали — нельзя было уже делать многих вещей, учитывая наличие маленького ребенка в доме.

А как лучше всего было укрепить веру в то, что ты до сих пор в своем доме хозяин? Правильно, указывать на «законное место» тем, кто туда заселился позже — то есть нам. Ругать, учить, воспитывать, закатывать скандалы, истерики, нагружать работой и все время твердить, что мы тут — положенцы.

Постскриптум

В общем, моя каторга была не вечной, но она все же была. Я помню ее хорошо, учитывая некоторые нынешние обстоятельства - нам снова предстоит отъезд в Ташкент на некоторое время, а я опять еду за мужем вместе с ребенком. Конечно, теперь я закалена в боях и могу дать отпор тем, кто пойдет на меня с кочергой, но как же я не хочу этого делать...

Быть женой декабриста — непросто, в каком времени бы ты ни жил. Делать из этого подвиг, конечно, не стоит, потому что мы сами выбираем себе и человека, и принимаем решения — никто ведь не заставляет нас ехать на ту самую «каторгу»? Но все-таки обычные жены отличаются от тех, кто едет за своими мужьями в Сибирь, меняет место жительства, работу, жертвует статусом и уютом, испытывает финансовые трудности, но свято верит в то, что все будет хорошо — так или иначе.

Безусловно, я не считаю себя женой декабриста в прямом смысле - и обстоятельства. слава Богу, не те, и времена тоже, и примерять на себя чужую шкуру тоже не правильно. Но в переносном, образном смысле быть женой декабриста может любая женщина и в любой момент жизни. Терпеть, любить, идти на жертвы, довольствоваться малым и верить в счастливое будущее.

Самое главное, чтобы ваш «декабрь» не длился долго, а за ним скорее следовало и лето, и счастье, и любовь, и вечные блага для вашей семьи.

А вы когда-нибудь считали себя "женой декабриста"? И что вкладываете в это понятие? Считаете ли его (на примере 11 жен) безрассудством или в нем есть какая-то доля благородства и верности? Наконец, кто это - жена декабриста? Преданая женщина, которая не подумав, последует за любовью, или глупышка, которая просто забывает о самой себе?

14 декабря 1825 года на Сенатской площади Санкт-Петербурга происходит первое в истории России восстание, организованное дворянами-революционерами. Они выступают против самодержавия царя.

Несмотря на то, что оно было сразу же подавлено, наказание за подобную выходку было более чем жёстким: пять организаторов - повешены, а остальные одиннадцать человек - сосланы в Сибирь на каторгу. В сущности, это означало гражданскую смерть.

По мнению царя, бунтовщики должны были непросто затеряться в снежных просторах страны, но и исчезнуть там навсегда, лишившись общения с родными и близкими. Однако этот план не удался: отправившиеся вслед за своими мужьями, женщины его буквально «разрушили».

Их было одиннадцать, столько же, сколько и оставшихся в живых революционеров. Большая часть были княгинями, но среди них были и незнатные особы. Александра Ентальцева, Александра Давыдова, Полина Гебль, Мария Волконская, Екатерина Трубецкая, Александра Муравьева, Елизавета Нарышкина, Анна Розен, Камилла Ивашева, Наталья Фонвизина и Мария Юшневская.

Тернистый путь к супругу

Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая, урождённая графиня Лаваль

Сегодня сложно сказать, чем руководствовались представительницы слабого пола, решившиеся на этот поступок. Властям это решение не нравилось, и они всеми возможными способами старались сдерживаться эти отчаянные порывы воссоединиться с супругами.

Первой, кто добилась разрешения, стала княгиня Трубецкая. И это несмотря на то, что по личному распоряжению царя ее почти шесть месяцев держали в Иркутске. Причём всё это время женщину пытались отговорить от поездки к своему мужу.

Говорить однозначно о безграничной любви или поддержке политических убеждений супруга нельзя. Ведь среди дворян частыми были браки и по расчёту, и даже без участия молодых. Например, княгиня Мария Волконская до ссылки мужа в Сибирь вообще с ним плохо ладила. Хотя и без романтических чувств здесь не обходилось.

княгиня Мария Волконская

Первое, с чем сталкивались жёны декабристов, - лишение положения в обществе. Царские милости на них уже не распространялись. В Сибири они превращались в жён «каторжан», то есть, как и их супруги, ограничивались в гражданских правах. Полная неизвестность: уважительного отношения женщинам гарантировать никто не мог.

Второе, и, пожалуй, самое сложное именно для матерей, испытание - разлука с детьми. Их категорически запрещалось вывозить. Например, Мария Юшневская вынуждена была ждать разрешения почти четыре года. И это несмотря на то, что её дочь от первого брака на тот момент была уже достаточно взрослой.

Мария Юшневская

Перед отъездом детей приходилось пристраивать к родственникам. Здесь следует отдать должное российской интеллигенции: в сложный для жён декабристов момент они принимали их детей практически безоговорочно. Им давали достойное образование, обеспечивая всем необходимым. Но сердце любой матери всё равно крайне тяжело переносило подобную разлуку.

Александре Давыдовой пришлось оставить шестерых детей. И чтобы поздравлять их с праздниками, ей приходилось почти за полгода отправлять детям письма. О том, как они взрослели, княгиня могла судить только по присланным детским портретам.

«Какие героини? Это поэты из нас героинь сделали…»

Свадьба декабриста Ивашева в Петровском заводе, 1900 г. Фото: Николай Полянский

Отправляясь за своим супругом, жёны понимали одно - будет очень тяжело. Но они даже не представляли насколько. Многие, изнеженные домашней прислугой дамы, никогда не готовили еду. Более того, они даже одевались с помощью гувернанток.

Женщинам нужно было ходить за водой, рубить дрова и разводить огонь. Если же говорить о чистке овощей, с которой многие в принципе справлялись, то разделка птицы для большинства была невозможной.

Например, в описи имущества Елизаветы Нарышкиной, можно было найти множество «важных» по её мнению предметов. Этот список еле уместился на трёх листах: 30 пар перчаток, 30 пеньюаров, 10 пар чулок, 2 вуали и так далее. Что интересно, она даже не забыла прихватить с собой медный самовар. Но удалось ли его довести до пункта назначения и умела ли барыня им пользоваться - это вопросы, на которые вряд ли можно ответить однозначно.

Елизавета Петровна Нарышкина

Возможно, с точки зрения сегодняшних испытаний, эти «сибирские» трудности преодолимы. Многие из жён декабристов не считали себя героиням, как об этом твердил высший свет России. Например, Александра Давыдова, вернувшись из Сибири, как-то однажды сказала:

«Какие героини? Это поэты из нас героинь сделали, а мы просто поехали за нашими мужьями…».

Особенно сложно пришлось первым, кто буквально прорывался в Сибирь: Трубецкой и Волконской. На содержание их мужей государством выделялось 20 рублей в месяц. Причём эти суммы были выделены лично Николаем I. Женщины должны были отчитываться ежемесячно о своих расходах, что деньги не тратились «на чрезмерное облегчение участи заключенных». Для передачи вещей своим мужьям, Трубецкой и Волконской приходилось покупать охрану. Но единственное, что хоть как то разрешалось - это подкармливать своих супругов.

Дамская улица

Дамская улица, Чита

Значительно легче становилось после переезда в Петровский острог. Для жён декабристов там были оборудованы небольшие дома. Они составляли целую улицу, получившую впоследствии название Дамской*.

После этого оставалось только налаживать быт. Но и это было сделать очень непросто, поскольку всё нужно было «выписывать» из столицы, заказывая через родственников. Очень часто посылки задерживались на долгие месяцы.

И, конечно, они рожали и воспитывали детей. Жёны декабристов помогали своим мужьям после выхода с каторги заниматься сельским хозяйством, открывать свои собственные дела. Мужчинам приходилось вспоминать приобретённые в «прошлой жизни» специальности.

Сегодня споры о том, кто такие эти женщины и зачем им это было нужно, разгораются яростнее, чем в прошлом. Но однозначно нельзя не восхищаться величием их бескорыстной душевной щедрости.

*Это интересно: По словарю В. Даля, дама – это женщина высших сословий, госпожа, барыня, боярыня. Он же добавляет, что ей может быть придворная дама, сановница, чиновница двора, служащая. По словарю С. Ожегова, дама – это женщина из интеллигентских, обычно обеспеченных городских кругов. Но даже в словаре есть пометка, что это устаревшее определение.

Отсюда и название улицы — Дамская. Это была первая улица, где дома были упорядочены, а не стояли хаотично. Кроме того, как отмечают краеведы, это было не просто местожительство «изысканных светских дам», но и культурный центр будущего города. Понятно, что и до их приезда в Забайкалье проживали женщины, но это были свои бабы и девки, а вот дам – не было. Позже улица с таким же названием появилась и в Петровском Заводе.

Прямая речь

Из письма Екатерины Трубецкой мужу в Петропавловскую крепость:

«Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя. Я все готова снести с тобою, не буду жалеть ни о чем, когда буду с тобой вместе. Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе и все минуты жизни своей тебе посвящать. Меня будущее иногда беспокоит на твой счет. Иногда страшусь, чтоб тяжкая твоя участь не показалась тебе свыше сил твоих… Мне же, друг мой, все будет легко переносить с тобою вместе, и чувствую, ежедневно сильнее чувствую, что как бы худо нам ни было, от глубины души буду жребий свой благословлять, если буду я с тобою».

«Друг мой, будь спокойной и молись Богу!.. Друг мой несчастный, я тебя погубил, но не со злым намерением. Не ропщи на меня, ангел мой, ты одна еще привязываешь меня к жизни, но боюсь, что ты должна будешь влачить несчастную жизнь, и, может быть, легче бы тебе было, если б меня вовсе не было. Моя участь в руках государя, но я не имею средств убедить его в искренности. Государь стоит возле меня и велит написать, что я жив и здоров буду. Бог спаси тебя, друга моего. Прости меня».

Друг твой вечный Трубецкой».

Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите левый Ctrl+Enter .

Лицей № 95
Калининского района.

Реферат
По истории России
На тему: «Жены декабристов».

Выполнила: ученица 10 «Б» класса
Ступина Мария.
Руководитель: учитель истории
Малюгина В. И.

2006 г.
г. С-Пб

Содержание:
Вступление. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2
Жены декабристов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4
Екатерина Трубецкая. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6
М. Н. Волконская. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9
Заключение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
Выводы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 15

Вступление.
Восстание декабристов 14 декабря 1825года и особенно его разгром усиливают раскол в русском обществе: его реакционная часть поддерживает и одобряет жестокую расправу царизма, передовая сочувствует восставшим.
Первыми кто открыто выразил участие опальным были женщины. Больше того, сразу же после катастрофы женщины начали бороться за близких, пуская в ход все: деньги, родственные связи, влиятельные знакомства, прошения на «высочайшее имя». И без сомнения, надо было обладать немалым мужеством, чтобы пройти против самодержавной воли, против мнения большинства. Так, с первых же часов и дней после 14 декабря активная поддержка, казалось бы, не выходящая за естественные пределы личного, родственного участия, становится фактором общественной жизни страны. 1
Взоры жен декабристов обращены были после восстания на Зимний дворец и Петропавловскую крепость. Обе цитадели самодержавия стояли одна против другой, на двух берегах Невы, и обе вселяли в те дни ужас.
Жены декабристов могли видеть, как глубокой ночью фельдъегери отвозили их мужей из дворца в крепость, как бесшумно открывались Петровские ворота и люди исчезали в этой каменной могиле. В первое время нельзя было даже думать о свидании с ними: из уст в уста передавались подробности царских допросов, по городу носились страшные слухи. Позже стало известно, что разрешение на свидание можно получить только от самого императора или, с его согласия, от шефа жандармов Бекендорфа.
Лишь во второй половине 1826 года, после объявления приговора, у жен декабристов могла возникнуть мысль последовать за своими мужьями на каторгу. У них были все основания, чтобы рассчитывать на человеческое к ним отношение со стороны Николая I, ведь в манифесте, изданном 13 июля 1826 года, в день казни пяти декабристов, царь торжественно объявлял:
«Наконец… склоняем мы особенное внимание на положение семейств, от коих преступлением отторгнулись родственные их члены. Во все продолжение всего дела, состарадая искренне прискорбным их чувствам, мы вменяем себе долгом удостоверить их, что в глазах наших союз родства передает потомству славу деяний, предками стяжанную, но не омрачает бесчестием за личные пороки или преступления. Да не дерзнет никто вменять их по родству кому-либо в укоризну: сие запрещает закон гражданский и более того претит закон христианский».
Между тем, вопреки «закону гражданскому» и более еще «закону христианскому», царь именно вменял женам декабристов «в укоризну» деяния их мужей и на протяжении всего царствования всячески стеснял и преследовал их.
Николай I, разрешив женам декабристов ехать в Сибирь в след за мужьями, вскоре понял, что поступил вопреки собственному мстительному замыслу – сделать так, чтобы Россия забыла своих мучеников, чтобы время и отдаленность от тюрьмы, отсутствие информации об их жизни стерли их имена из памяти.
Решение жен декабристов последовать за своими мужьями нарушало все его планы. Он понимал, что они станут посредниками между каторгой и Петербургом, и потому обновил данные им разрешения на поездку к мужьям суровыми условиями: он рассчитывал запугать этим молодых женщин и заставить их отказаться от поездки в Сибирь. 2
Но, не смотря на это, дамы, принадлежавшие к благородному сословию, вечно окруженные многочисленной прислугой, бросили уютные усадьбы ради того, чтобы жить рядом с близкими или с людьми, не взирая на любые лишения, как простолюдинки. На протяжении полутора столетий Россия хранит светлую память о них. 3
Декабристки получили воспитание, составленное из редких элементов. Прежде всего в его основе лежало уважение к гуманистической традиции XVIII века. Ведь те же учителя, что обучали будущих декабристов, толковали юным девицам о Вольтере, Руссо, Гете… Как ни далеки были женщины 1820 годов от понимания декабристских идеалов и участия в заговоре, задолго до 14 декабря они стали как бы соучастницами мужчин в освобождающем просвещении.
Помимо уважения к гуманистическим просветительным традициям XVIII столетия, дворянское воспитание внушало христианские идеи любви и всепрощения, верность старинным устоям. Власть, конечно, приветствовала эту выгодную для нее идеологию. Но тем труднее было ей, когда молодые женщины, ссылаясь на основы христианской морали, защищали свое право на участие к «падшим». Испокон веков, даже в эпохи полного порабощения женщины, христианское подвижничество и благотворительность были двумя сферами деятельности ее вне семьи.
Как известно «гроза двенадцатого года», ставшая эпохой в жизни России, явилась значительным этапом в формировании декабристской идеологии. Марии Раевской, дочери прославленного генерала, героя 1812 года, было тогда только семь лет. Но дочери и младшие сестры участников Отечественной войны вместе со всеми пережили то время особого подъема национального сознания и патриотизма, под влиянием которого складывались их понятия о чести, любви к родине.
Заложенные в детские и юношеские годы нравственные принципы дали о себе знать в трудную минуту жизни. Конечно, женщины, жившие в ту пору скорее сердцем, чем разумом, заботились прежде всего об облегчении участи близких, уповая при этом на милость божью и милосердие государя. 4
Женщинами-декабристками двигала не только любовь к мужьям, братьям, сыновьям, но и высокое сознание общественного долга, представление о чести. Выдающийся врач-терапевт Н. А. Белоголовый, воспитанник декабристов, говорил о них как о «высоких и цельных по своей нравственной природе женщин». Он видел в них «классические образцы самопожертвования и необычаянной энергии, образцы, какими вправе гордиться страна, которая вырастила их». 5
Именно этим мужественным, самоотверженным женщинам и будет посвящена эта работа.

Жены декабристов.
Как уже говорилось ранее, среди декабристского окружения непременно присутствуют женщины. Они придают движению первых революционеров, их судьбам трогательное обаяние. Самоотверженная любовь и преданность матерей, подруг, сестер и детей делает еще более прекрасными образы героев 1825 года. 1
В «Докладе о революции 1905 года» Владимир Ильич Ленин, напоминая о декабристах, говорил: В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма, и это движение было представлено почти исключительно дворянами. Дворянками были и все девятнадцать героических женщин, последовавших за осужденными декабристами в Сибирь. На Благодатский рудник приехали княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая, в девичестве графиня Лаваль, в возрасте 23 лет и княгиня Мария Николаевна Волконская (Раевская, 21 год), В Верхнеудинск прибыла Праскофья Михайловна Муравьева (36 лет) со своими сестрами – княжнами Шаховскими: Марфой – будущей второй женой (с 1841 года) декабриста А. Н. Муравьева и Варварой – невестой декабриста П. А. Муханова. Их возраст установить не удалось. В Читинском остроге оставались Александра Григорьевна Муравьева (графиня Чернышева, 23 лет), Наталья Дмитриевна Фонвизина (Апухтина, 21 года), Александра Ивановна Давыдова (Потапова, 24 лет) Елизавета Петровна Нарышкина (графиня Коновницина, 25 лет), Александра Васильевна Ентальцева (Лисовская, возраст не установлен), Праскофья Егоровна Анненкова (француженка, Полина Гебль, 28 лет). В Петровском Заводе поселились Мария Каземировна Юшневская (Кругликовская, возраст не установлен), Анна Васильевна Розен (Малиновская, возраст не установлен), Камилла Петровна Ивашева (француженка Ле Дантю,23 лет). Жительницами Селенгинска стали Шарлота Карловна и Екатерина Петровна – мать и сестра декабриста К. П. Торсона, и сестры декабристов Бестужевых – Елена (55 лет), Ольга (53 лет) и Мария (51 года) Александровны. Мать декабристов Бестужевых – Праскофья Михайловна (1775 – 1846), не получившая царского разрешения на переезд вместе с дочерьми в Сибирь не смогла перенести еще и этого удара и вскоре скончалась. 2
Общее горе и общая тяжкая участь объединила жен декабристов. Все они были охвачены заботами о судьбе своих мужей и их товарищей. Они нравственно поддерживали друг друга и трогательно заботились о тех, чьи жены не могли последовать за мужьями. Среди своих трудов и переживаний они находили еще время заниматься литературой и музыкой. Рождались дети, и заботы о них наполняли радостью дни и годы их беспросветной жизни на каторге. 3
Эти женщины не участвовали в тайной общественной и революционной деятельности своих мужей, они понятия не имели ни о Союзе благоденствия, ни о Северном и Южном обществах. Они и в мыслях не могли держать, что их мужья замышляли государственный переворот, цареубийство, изменение существовавшего строя… Но когда дворяне-революционнеры были сосланы в Сибирь на каторгу, их жены из светских барышень превратились в мужественных, душевно закаленных спутниц декабристов. Они променяли великосветскую негу на лишения и унижения жизни в остроге и как самое святое завещали своим детям железные браслеты, выкованные из кандалов…
Идя на добровольное изгнание в Сибирь, эти мужественные женщины хотели со своими горячо любимыми мужьями, женихами, братьями, сыновьями и облегчить их участь. В этом стремлении героических женщин не остановили даже жестокие условия подписки, которую каждая из них давала при выезде из Иркутска дальше на восток. Вот эта подписка: «Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной к его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет признаваема не иначе, как женою ссыльнокатаржного, и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечастных могущих быть оскорблений… Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне.
Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собою взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления.
Отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных, с ними прибывших». Особенно зловещими были слова: «Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне». Давая подписку, декабристки, очевидно, понимали, что их переезд на жительство в Сибирь с отказом от большинства привилегий дворянской жизни не может не получить политического значения и общественного звучания.
В ответ на удивление окружающих по поводу принятого решения последовать решения последовать за мужем в Сибирь М. Н. Волконская говорила: Что же тут удивительного? Пять тысяч женщин каждый год делают добровольно тоже самое. Она имела в виду жен крепостных крестьян и рабочих, ежегодно следовавших добровольно в Сибирь вслед за осужденными мужьями на каторгу и в ссылку. 4
В месте с декабристами эти героические женщины самоотверженно несли свою тяжкую долю. Лишенные всех прав, находясь вместе с каторжниками и ссыльнопоселенцами на самой низкой ступени человеческого бытия, жены декабристов на протяжении долгих лет своей сибирской жизни не переставали бороться вместе с мужьями за те идеи, которые привели их на каторгу, за право на человеческое достоинство в условиях каторги и ссылки.
Княгиня Трубецкая и княгиня Волконская были первые из жен, приехавшие в Сибирь, зато они и натерпелись более других нужды и горя. Они проложили нам дорогу и столько выказали мужества, что можно только удивляться им. Мужей своих они застали в Нерчинском заводе, куда они были сосланы с семью их товарищами еще до коронации Николая. Подчинены они были Бурнашеву – начальнику Нерчинских заводов, Бурнашев был человек грубый и даже жестокий; он всячески притеснял заключенных, доводил строгость до не справедливости, а женам положительно не давал возможности видеться с мужьями. В Нерчинске, точно так же, как и в Чите, выходили на работы, но в Нерчинске все делалось иначе под влиянием Бурнашева: заключенных всегда окружали со всех сторон солдаты, так что жены могли их видеть только издали. Князь Трубецкой срывал цветы на пути своем, делал букет и оставлял его на земле, а несчастная жена подходила поднять букет только тогда, когда солдаты не могли этого видеть. 5
Для того чтобы яснее представить и почувствовать, какое значение имело движение декабристов в русской общественной жизни 1820-1870 годов, рассмотрим исторические портреты этих женщин.

Екатерина Трубецкая .
В 1820 году Екатерина Лаваль познакомилась с капитаном императорской гвардии князем Трубецким. Они поженились 12 мая 1821 года в Париже. В конце 1824 года князь в Трубецкой, назначенный адъютантом генерал-губернатора Киева и относящихся к нему областей, отправился по месту назначения. Жена сопровождала его. Но к концу 1825 года они попросили отпуск и приехали в Петербург, откуда затем должны были возвратиться в Киев. 1 В ночь после восстания декабристов (14 декабря 1825 года) князь Трубецкой был арестован. Его жена не знала, что он был во главе заговора, и даже на мгновение не допускала мысли о том, что обвинение, предоставленное ее мужу, может быть справедливо.
Но позже была получена записка от князя Трубецкого, он писал: «Не сердись, Катя… Я потерял тебя и себя погубил, но без злого умысла. Государь велит передать тебе, что я жив и живым останусь». Теперь не оставалось более ни сомнений, ни надежд. 2
Как и обещал государь, князю Трубецкому была сохранена жизнь, он был приговорен пожизненно. Приговор был приведен в исполнение. Оставшихся в живых, заковали в кандалы и отправили в Сибирь. 3
Екатерина Ивановна Трубецкая первая из жен декабристов обратилась к Николаю с просьбой разрешить ей последовать за мужем.
Ее отца, французского эмигранта графа И.С. Лаваля, знал весь аристократический Петербург. В его сохранившемся до наших дней роскошном особняке на Английской набережной собиралось избранное петербургское общество.
Здесь давались балы, и в том зале незадолго до 14 декабря 1825 года великий князь Николай Павлович танцевал мазурку в паре с дочерью графа Лаваля, Екатериной Ивановной.
14 декабря 1825 года великий князь Николай Павлович стал императором Николаем I, а муж Екатерины Ивановны был приговорен к вечной каторге…
Получив разрешение на поездку, Трубецкая выехала в Сибирь 24 июля 1826 года, на другой день после отправки на каторгу мужа. 4 В этот день закрылся за ней последний полосатый шлагбаум петербургской заставы, упала пестрая полоска, точно отрезала всю ее предыдущую жизнь.
Ее сопровождал в дороге секретарь отца господин Воше. С удивлением смотрел он на одержимую молодую женщину, которая так торопилась, что едва смыкала на коротких стоянках глаза. Когда верстах в ста от Красноярска сломалась ее карета, она села в перекладную телегу, отправилась в Красноярск и оттуда прислала тарантас за своим спутником, который не мог перенести тяжелого путешествия на телеге по тряской сибирской дороге. 5
Когда Е.И. Трубецкая в сентябре 1826 года добралась до Иркутска, ее муж находился еще в пределах Иркутской губернии. Цейдлер все-таки не допустил к нему жену на том основании, что «при теперешнем распределении по заводам они могут иметь сообщение посторонними путями и даже получать и посылать своих доверенных людей и находить способы к доставлению писем и делать тому подобные самовольные поступки, которых и за строжайшим надзором предупредить не стоит возможности» .
Нужно отдать должное проницательности иркутского губернатора. Действительно, Екатерина Ивановна, находясь в Иркутске, уже вступила в «недозволенную переписку» через сектанта-духобора, установила связь с известным сибирским купцом Е. А. Кузнецовым, который в дальнейшем стал одним из наиболее надежных посредников в нелегальных отношениях декабристов; передала письма возвратившемуся в Петербург К.Воше. 6
Последовавшие за мужьями жены декабристов поставлены были в Сибири в особое, исключительно тяжелое положение.
Генерал-губернатором Восточной Сибири был в то время Лавинский. Каторга была подчинена ему, и его беспокоили распространившиеся слухи, что вслед за мужьями туда собираются ехать их жены. Княгиня Трубецкая, княгиня Волконская и Муравьева, урожденная графиня Чернышева, уже получили разрешение на поездку. Таких высоких представительниц аристократического Петербурга еще никогда не было на каторге, и перед Лавинским, естественно, встал вопрос, в какие условия жены осужденных должны быть поставлены в Сибири и как держать себя с ними. Чтобы выяснить вставшие перед ним вопросы Лавинский приехал в Петербург.
Он обратился за советом к начальнику Главного штаба, генерал-адъютанту Дибичу, и ознакомил его со своими соображениями по этому поводу. Дибич знал, что вопрос этот занимает и самого Николая I, и в тот же день, утром 31 августа 1826 года, доложил царю соображения Лавинского.
Царь ответил необычайно быстро. Он приказал немедленно и секретно создать для обсуждения вопроса особый комитет, который собрался в тот же день в семь часов вечера.
Уже на следующий день Лавинский срочно направил иркутскому губернатору Цейдлеру для сведения и исполнения исключительно жесткие правила, регулировавшие положение жен декабристов на каторге и в ссылке.
Правила эти не были официально опубликованы, но, утвержденные Николаем I, приобретали силу закона. Они лишали жен декабристов самых элементарных, установленных законом человеческих прав. 7
Трубецкой, первой выехавшей из Петербурга в Сибирь к осужденному мужу, пришлось особенно трудно: она должна была подписать документ, который на многие годы вперед определял бытие ее самой и жен остальных декабристов, бытие их мужей и всех декабристов.
К ней первой губернатор Цейдлер применил полученные из Петербурга инструкции и с нею держал себя особенно твердо и настойчиво. Цейдлер прекрасно понимал, что если ему не удастся отклонить Трубецкую от поездки к мужу, он тем самым откроет путь в Сибирь и другим женам декабристов. Трубецкая, а вслед за ней и Волконская должны были проявить – и проявили – огромную силу воли, настойчивость и смелость, чтобы пробить эту стену, воздвигнутую Николаем I между декабристами и их близкими. 8
Видя, что ужасы каторги и будущие тяжелые условия не жизни не пугают Трубецкую, Цейдлер сказался больным, и Трубецкая долго не могла добиться свидания с ним.
Трубецкая терпеливо ждала. Прошло пять месяцев со дня ее приезда в Иркутск, а Цейдлер все не выпускал ее. Муж продолжал писать ей с каторги не переставая надеяться на ее приезд. Наконец Цейдлер принял ее. Видя, что никакими доводами не сломить волю Трубецкой, он объявил ей, что разрешает дальнейшее путешествие, но только по этапу, вместе с каторжниками, под конвоем. При этом он предупредил Трубецкую, что на этапах люди мрут как мухи: отправляют пятьсот человек, а доходит до места не более трети.
Трубецкую не остановило и это…
Цейдлер не выдержал и дал наконец разрешение. Это было 19 января 1827 года. Трубецкая в этот день выехала и скоро прибыла в Большой Нерчинский завод. 9
Трубецкая приехала первой. Увидев сквозь щель тюремного забора мужа, бывшего князя, в кандалах, в коротком тулупчике, подпоясанном веревкой, она упала в обморок. 10 Надо представить себе Екатерину Ивановну Трубецкую, нежную, тонкого душевного склада женщину, чтобы понять, какое смятение поднялось в ее душе. 14
Трубецкая виделась с мужем два раза в неделю – в тюрьме, в присутствии офицера и унтер-офицера они не могли передать друг другу и тысячной доли того, что чувствовали. В остальные дни княгиня брала скамеечку, поднималась на склон сопки, откуда был виден тюремный двор, - так ей удавалось порой хоть издали посмотреть на Сергея Петровича. 11
Однажды в трескучий мороз Трубецкая пришла на свидание с мужем в изношенных ботинках и сильно простудила ноги: из своих единственных новых теплых ботинок она сшила Оболенскому шапочку, чтобы на волосы не попадала руда, сыпавшаяся при работе в руднике.
Княгиня часто отправлялась на телеге к Бурнашеву, с отчетом об их ежедневных расходах. Обратно она возвращалась с купленной провизией и мешками картофеля. Встречные всегда кланялись ей… 12
В половине 1845 года произошло открытие девичьего института Восточной Сибири в Иркутске, куда Трубецкие в первый же год открытия поместили своих двух меньших дочерей, и тогда же переехали жить в город, в Знаменское предместье, где они купили себе дом. 13
«Екатерина Ивановна Трубецкая, - пишет декабрист Оболенский, не была хороша лицом, но тем не менее могла всякого обворожить своим добрым характером, приятным голосом и умною, плавною речью. Она была образована, начитанна и приобрела много научных сведений во время своего пребывания за границей. Немалое влияние в образовательном отношении оказало на нее знакомство с представителями европейской дипломатии, которые бывали в доме ее отца, графа Лаваля.
Поэтому в тот миг, когда Екатерина Ивановна решилась следовать за мужем в Сибирь, она вынуждена была преодолевать не только силу семейной привязанности, сопротивление любящих родителей, уговаривающих ее остаться, не совершать безумия. Она не только теряла весь этот пышный свет, с его балами и роскошью, с его заграничными вояжами и поездками на кавказские «воды» , ее отъезд был вызовом всем этим «членам царской фамилии, дипломатическому корпусу и петербургскому бомонду» . Ее решение следовать в Сибирь разделило, раскололо это блестящее общество на сочувствующих ей откровенно, на благословляющих ее тайно, на тайно завидующих ей, открыто ненавидящих. 14
* * *
Через полгода после отъезда Трубецкой из Петербурга, путь на каторгу был открыт. Она открыла его не только для себя, но и для всех приехавших после нее в Сибирь жен декабристов. 15
Князь Трубецкой был приговорен к 20 годам каторги, после которых должен был навечно поселиться где-нибудь в Сибири. На каторге он провел 13 лет, после чего всех отправили на поселение, но не в одно место, как это было до сих пор, - их разъединили и расселили по разным местностям, более или менее удаленным друг от друга. 16
Трубецкая часто переписывалась с родными, но ни отец, граф Лаваль, ни мать - вообще никто из близких не сделал попытки посетить ее в изгнании. Кроме двух мальчиков, умерших в детском возрасте, у Трубецкой родились в Сибири еще четверо детей.
Все пережитое за годы каторги и ссылки тяжело отозвалось на здоровье Трубецкой. Она долго болела и 14 октября 1854 года на руках у мужа скончалась в Иркутске. 17 Ее сразила тяжелая болезнь. Глубокая душевная усталость, простуда, тяготы бесконечных дорог и переселений, тоска по родине и родителям, смерть детей – сказалось все, что перенесла эта удивительная женщина, умевшая в трудные минуты жизни оставаться внешне спокойной, жизнерадостной. 18 Ее похоронили в ограде иркутского Знаменского монастыря.
Пройдя рука об руку с мужем тяжкий двадцативосьмилетний путь каторги и ссылки, Трубецкая всего двух лет не дожила до того дня, когда декабристам и их женам разрешено было наконец вернуться в Россию. 17

М. Н. Волконская.
Мария Николаевна Волконская выехала из Петербурга через полгода после Трубецкой. Она была дочерью прославленного героя 1812 года, генерала Н. Н. Раевского. По делу декабристов были привлечены, но вскоре освобождены два ее брата. За мужем за известным генералом, декабристом М. Ф. Орловым, была ее старшая сестра, Екатерина. 1
Волконскому было в то время тридцать шесть лет. Марии Раевской не было еще и девятнадцати. Молодая девушка понятия не имела о существовании Тайного общества и в своих ранних записках писала:
«Я вышла замуж в 1825 году за князя С. Г. Волконского, достойнейшего и благороднейшего из людей; мои родители думали, что обеспечили мне блестящую, по светским воззрениям будущность. Мне было грустно с ними расставаться; словно сквозь подвенечный вуаль мне смутно виделась ожидавшая нас судьба…»
Это было время, когда Волконский с головой ушел в дела Тайного общества. За весь год он провел с молодой женой не больше трех месяцев. Мария Николаевна, заболев, уехала лечиться в Одессу. Лишь осенью Волконский приехал и отвез ее в деревню Раевских, Болтышку, близ Умани, где стояла его дивизия, а сам уехал в Тульчин, где находилась Главная квартира армии. Здесь у него часто бывали многие товарищи по Южному тайному обществу. 2
2 января 1826 года у Марии Николаевны родился сын, Николенька. Через три дня приехал Волконский, повидался с женой и ребенком и сразу уехал в Умань.
и т.д.................

14 декабря 1825 года в Петербурге на Сенатской площади произошло первое в истории России организованное выступление дворян-революционеров против царского самодержавия и произвола. Восстание было подавлено. Пятерых его организаторов повесили, остальные были сосланы на каторгу в Сибирь, разжалованы в солдаты... Жены одиннадцати осужденных декабристов разделили их сибирское изгнание. Гражданский подвиг этих женщин - одна из славных страниц нашей истории.

В 1825 году Марии Николаевне Волконской исполнилось 20 лет. Дочь прославленного героя Отечественной войны 1812 года генерала Раевского, красавица, воспетая Пушкиным, жена князя генерал-майора Волконского, она принадлежала к избранному обществу выдающихся по уму и образованию людей. И вдруг - крутой поворот судьбы.

В начале января 1826 года Сергей Волконский заехал на сутки в деревню к жене, ожидавшей первенца. Ночью разжег камин и стал бросать в огонь исписанные листы бумаги. На вопрос испуганной женщины: «В чем дело?» - Сергей Григорьевич бросил:- «Пестель арестован». «За что?» - ответа не последовало...

Следующее свидание супругов состоялось лишь через несколько месяцев в Петербурге, в Петропавловской крепости, где арестованные революционеры-декабристы (среди них были князь Сергей Волконский и дядя Марии Николаевны Василий Львович Давыдов) ждали решения своей участи...

Их было одиннадцать - женщин, разделивших сибирское изгнание мужей-декабристов. Среди них - незнатные, как Александра Васильевна Ёнтальцева и Александра Ивановна Давыдова, или жестоко бедствовавшая в детстве Полина Гебль, невеста декабриста Анненкова. Но большая часть - княгини Мария Николаевна Волконская и Екатерина Ивановна Трубецкая. Александра Григорьевна Муравьева - дочь графа Чернышева. Елизавета Петровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына. баронесса Анна Васильевна Розен, генеральские жены Наталья Дмитриевна Фонвизина и Мария Казимировна Юшневская - принадлежали к знати.

Николай I предоставил каждой право развестись с мужем - «государственным преступником». Однако женщины пошли против воли и мнения большинства, открыто поддержав опальных. Они отрешились от роскоши, оставили детей, родных и близких и пошли за мужьями, которых любили. Добровольное изгнание в Сибирь получило громкое общественное звучание.

Сегодня трудно представить себе, чем была Сибирь в те времена: «дно мешка», конец света, за тридевять земель. Для самого быстрого курьера - более месяца пути. Бездорожье, разливы рек, метели и леденящий душу ужас перед сибирскими каторжниками - убийцами и ворами.

Первой - на другой же день вслед за каторжником-мужем - в путь отправилась Екатерина Ивановна Трубецкая. В Красноярске сломалась карета, заболел провожатый. Княгиня продолжает путь одна, в тарантасе. В Иркутске губернатор долго запугивает ее, требует - еще раз после столицы! - письменного отречения от всех прав, Трубецкая подписывает его. Через несколько дней губернатор объявляет бывшей княгине, что она продолжит путь «по канату» вместе с уголовными преступниками. Она соглашается...

Второй была Мария Волконская. День и ночь мчится она в кибитке, не останавливаясь на ночлег, не обедая, довольствуясь куском хлеба и стаканом чая. И так почти два месяца - в лютые морозы и пургу. Последний вечер перед отъездом из дома она провела с сыном, которого не имела права взять с собой. Малыш играл большой красивой печатью царского письма, в котором высочайшим повелением разрешалось матери покинуть сына навсегда...

В Иркутске Волконскую, как и Трубецкую, ожидали новые препятствия. Не читая, она подписала страшные условия, поставленные властями: лишение дворянских привилегий и переход на положение жены ссыльнокаторжного, ограниченной в правах передвижения, переписке, распоряжения своим имуществом. Ее дети, рожденные в Сибири, будут считаться казенными крестьянами.

Шесть тысяч верст пути позади - и женщины в Благодатском руднике, где их мужья добывают свинец. Десять часов каторжного труда под землей. Потом тюрьма, грязный, тесный деревянный дом из двух комнат. В одной - беглые каторжники-уголовники, в другой - восемь декабристов. Комната делится на каморки - два аршина в длину и два в ширину, где ютятся несколько заключенных. Низкий потолок, спину распрямить нельзя, бледный свет свечи, звон кандалов, насекомые, скудное питание, цинга, туберкулез и никаких вестей извне... И вдруг - любимые женщины!

Когда Трубецкая сквозь щель тюремного забора увидела мужа в кандалах, в коротком, оборванном и грязном тулупчике, худого, бледного, она упала в обморок. Приехавшая вслед за ней Волконская, потрясенная, опустилась перед мужем на колени и поцеловала его кандалы.

Николай I отнял у женщин все имущественные и наследственные права, разрешив лишь нищенские расходы на жизнь, в которых женщины должны были отчитываться перед начальником рудников.

Ничтожные суммы держали Волконскую и Трубецкую на грани нищеты. Пищу они ограничили супом и кашей, от ужинов отказались. Обед готовили и отправляли в тюрьму, чтобы поддержать узников. Привыкшая к изысканной кухне Трубецкая одно время ела только черный хлеб, запивая его квасом. Эта избалованная аристократка ходила в истрепанных башмаках и отморозила себе ноги, так как из своих теплых башмаков сшила шапочку одному из товарищей мужа, чтобы защитить его голову от падающих в шахте обломков породы.

Каторжное житье никто не мог рассчитать наперед. Однажды Волконская и Трубецкая увидели начальника рудников Бурнашева со свитой. Выбежали на улицу: под конвоем вели их мужей. По деревне разнеслось: - «Секретных судить будут!» Оказалось, заключенные объявили голодовку, когда надсмотрщик тюрьмы запретил им общаться между собой и отобрал свечи. Но властям пришлось уступить. Конфликт на этот раз разрешился мирно. Или вдруг среди ночи выстрелы подняли на ноги всю деревню: пытались бежать уголовные каторжники. Пойманных били плетьми, чтобы узнать, где они взяли деньги на побег. А деньги-то дала Волконская. Но никто и под пытками не выдал ее.

Осенью 1827 года декабристов из Благодатска перевели в Читу. В читинской тюрьме было более 70 революционеров. Теснота, кандальный звон раздражали и без того измученных людей. Но именно здесь стала складываться дружная декабристская семья. Дух коллективизма, товарищества, взаимного уважения, высокая нравственность, равенство, независимо от разности социального и материального положения господствовали в этой семье. Ее связующим стержнем стал святой день 14 декабря, и жертвы, принесенные ради него. Восемь женщин были равноправными членами этого уникального содружества.

Они поселились близ тюрьмы в деревенских избах, сами готовили еду, ходили за водой, топили печи. Полина Анненкова вспоминала: «Дамы наши часто приходили ко мне посмотреть, как я приготовляю обед, и просили их научить то сварить суп. то состряпать пирог. Когда приходилось чистить курицу, со слезами на глазах сознавались, что завидуют моему умению все делать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться».

Свидания с мужьями разрешались всего лишь два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому любимым времяпрепровождением и единственным развлечением женщин было сидеть на большом камне напротив тюрьмы, иногда перекинуться словом с узниками.

Солдаты грубо прогоняли их, а однажды ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А Трубецкая с тех пор демонстративно устраивала перед тюрьмой целые «приемы»: усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора. Беседа имела одно неудобство: приходилось довольно громко кричать, чтобы услышать друг друга. Но зато, сколько радости доставляло это заключенным!

Женщины быстро сдружились, хотя были очень разные. Невеста Анненкова приехала в Сибирь еще под именем мадемуазель Полина Гебль: «монаршей милостью» ей разрешено было соединить свою жизнь со ссыльным декабристом. Когда Анненкова повели в церковь венчаться, с него сняли кандалы, а по возвращении опять надели и увели в тюрьму. Полина, красивая и изящная, кипела жизнью и весельем, но все это было как бы внешней оболочкой глубоких чувств, заставивших молодую женщину отказаться от своей родины и независимой жизни.

Общей любимицей была жена Никиты Муравьева - Александра Григорьевна. Ни одна из декабристок, пожалуй, не удостоилась столь восторженных похвал в воспоминаниях сибирских изгнанников. Даже женщины, весьма строгие к представительницам своего пола и столь разные, как Мария Волконская и Полина Анненкова, здесь единодушны:- «Святая женщина. Она умерла на своем посту».

Муравьева стала первой жертвой Петровского завода - следующего после Читы места каторжных работ революционеров. Она умерла в 1832 году двадцати восьми лет. Никита Муравьев стал седым в тридцать шесть - в день смерти жены.

Еще при переходе каторжан из Читы в Петровский завод женская колония пополнилась двумя добровольными изгнанницами - приехали жены Розена и Юшневского. А через год - в сентябре 1831-го состоялась еще одна свадьба: к Василию Ивашеву приехала невеста Камилла Ле-Дантю.

Женщины-декабристки многое сделали в Сибири, Прежде всего они разрушили изоляцию, на которую власти обрекли революционеров. Николай I хотел всех заставить забыть имена осужденных, изжить их из памяти. Но вот приезжает Александра Григорьевна Муравьева и через тюремную решетку передает И. И, Пущину стихи его лицейского друга Александра Пушкина, Стихотворные строки «во глубине сибирских руд» рассказали декабристам о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют.

Родные, друзья пишут узникам. Им же запрещено отвечать (право на переписку они получали только с выходом на поселение). В этом сказался все тот же расчет правительства на изоляцию декабристов. Этот замысел разрушили женщины, связавшие заключенных с внешним миром. Они писали от своего имени, копируя иногда письма самих декабристов, получали для них корреспонденцию и посылки, выписывали газеты и журналы.

Каждой женщине приходилось писать десять, а то и двадцать писем в неделю. Нагрузка была столь весомой, что не оставалось времени иногда написать собственным родителям и детям. «Не сетуйте на меня, добрые, бесценные мои Катя, Лиза, за краткость письма моего,- пишет Александра Ивановна Давыдова дочерям, оставленным у родственников.- У меня столько хлопот теперь, и на этой почте столько писем мне писать, что я насилу выбрала время для этих нескольких строк».

Находясь в Сибири, женщины вели непрестанную борьбу с петербургской и сибирской администрацией за облегчение условий заключения. Они называли в лицо коменданта Лепарского тюремщиком, добавляя, что ни один порядочный человек не согласился бы принять эту должность без того, чтоб не стремиться к облегчению участи узников. Когда генерал возражал, что его за это разжалуют в солдаты, те, не замедлив, отвечали: - «Ну что же, станьте солдатом, генерал, но будьте честным человеком».

Старые связи декабристок в столице, личное знакомство некоторых из них с царем удерживали иногда тюремщиков от произвола. Обаяние молодых образованных женщин, случалось, укрощало и администрацию, и уголовников.

Женщины умели поддержать павших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить огорченных. Естественно, что сплачивающая роль женщин увеличилась с появлением семейных очагов (с тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме), а затем и первых «каторжных» детей - воспитанников всей колонии.

Разделяя судьбу революционеров, отмечая каждый год вместе с ними «святой день 14 декабря», женщины приближались к интересам и делам своих мужей (о которых не были осведомлены в прошлой жизни), становились как бы их соучастниками. «Вообрази, как они мне близки, - писала М. К. Юшневская из Петровского завода, - живем в одной тюрьме, терпим одинаковую участь и тешим друг друга воспоминаниями о милых, любезных родных наших».

Медленно тянулись в изгнании годы. Волконская вспоминала: «Первое время нашего изгнания я думала, что оно, наверное, кончится через пять лет, затем я себе говорила, что это будет через десять, потом через пятнадцать лет, но после 25 лет я перестала ждать, я просила у бога только одного: чтоб он вывел из Сибири моих детей».

Москва и Петербург становились все более отдаленными воспоминаниями. Даже те, у кого мужья умирали, не получали права на возвращение. В 1844 году в этом отказали вдове Юшневского, в 1845-м - Ентальцевой.

Из-за Урала шли новые и новые партии ссыльных. Спустя 25 лет после декабристов везли на каторгу петрашевцев, в их числе и Ф.М.Достоевского. Декабристам удалось добиться свидания с ними, помочь продуктами, деньгами. «Они благословили нас в новый путь»,- вспоминал Достоевский.

Немногие декабристы дожили до амнистии, пришедшей в 1856 году после тридцатилетней ссылки. Из одиннадцати женщин, последовавших за мужьями в Сибирь, три остались здесь навечно. Александра Муравьева, Камилла Ивашева, Екатерина Трубецкая. Последней умерла в 1895 году девяностотрехлетняя Александра Ивановна Давыдова. Умерла, окруженная многочисленным потомством, уважением и почтением всех, знавших ее.

«Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории»,- сказал современник декабристок, поэт П.А.Вяземский, узнав об их решении.

Александра Муравьева была олицетворением извечного женского идеала, редко достижимого в жизни: нежная и страстная возлюбленная, самоотверженная и преданная жена, заботливая, любящая мать. «Она была воплощенная любовь» - по словам декабриста Якушкина. «В делах любви и дружбы она не знала невозможного»,- вторит ему И.И.Пущин.

Прошло много лет, но мы не перестаем восхищаться величием их любви бескорыстной душевной щедростью и красотой.

Понравилась статья? Поделитесь ей

Распечатать статью