«Приёмный ребёнок приходит со своим опытом. Этот опыт травматичный

Александра Кузьмичева: «А потом мы отвели его обратно в детский дом» - эта фраза вызывает едва ли не больше негативных эмоций, чем признание, что ребенка сдали государству его кровные родители. Почему сирот возвращают?

К угрозе возврата, как к угрозе суицида, надо относиться серьезно, даже если тебе кажется, что это попытка привлечь внимание к себе, стеб или что-то еще.

За время работы ресурсного центра для приемных семей с особыми детьми в фонде «Здесь и сейчас» туда обращались 23 семьи, истощенные до того, что мысль о возврате ребенка в детский дом стала реальным планом. Шесть семей в итоге вернули детей, остальным удалось помочь справиться с ситуацией. Конечно, бывают случаи, когда родители уже не готовы принять помощь. Так, одна из семей обратилась с просьбой найти для их приемного ребенка новую семью. Они обращались уже не в первую организацию и ни к какому другому общению были не готовы.

В любом случае, даже если специалисту кажется, что семья говорит о возврате ребенка в форме «воспитательной угрозы», пытаясь привлечь к себе внимание или даже шутя, к этому, считает руководитель ресурсного центра для приемных детей с особыми детьми Наталья Степина, нужно относиться серьезно. Как и при угрозе суицида, нельзя делать вид, что так и надо и ничего не происходит, – сравнивает она.

Какие проблемы могут побудить приемных родителей отвести ребенка обратно в опеку и подписать отказ, если все они понимают, что это огромный стресс для него и в некотором роде жизненное фиаско для них?

Риск первый: родителям не хватает компетенций

«Нехватка родительских воспитательных компетенций», проще говоря – непонимание, почему ребенок себя так или иначе ведет и как на это реагировать. Например, у ребенка СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). Пока он мал, родители думают, что справляются, но когда он попадает в школу и «ходит там по потолку», добавляется социальный прессинг. Учителя упрекают приемных родителей, что те плохо воспитали ребенка, а они искренне не знают, что с ним делать – не к парте же привязывать. Постоянно сидеть рядом тоже невозможно. В другом случае ребенок может в 8 или 10 лет хватать все руками, как младенец в три года. «Хватает» – и считает своим, так что его уже называют вором.

«В том и другом случае не работают наказания, работает только помощь», – уверена Наталья Степина. Правда, помощь специалиста будет эффективной только в том случае, если родитель тоже будет потихоньку обрастать знаниями, а с ними и пониманием, что происходит с их ребенком, почему и что нужно делать.

«Если им не до компетенций, мы станем их ресурсом»

Одна семья обратилась в ресурсный центр для приемных семей в феврале и сказала, что в сентябре вернет в детский дом ребенка, усыновленного с 2,5 лет и любимого, который на тот момент учился в первом классе. Ребенок с прекрасной речью, общительный, но его выход в школу превратила жизнь семьи в ад. Кроме того, младшая кровная дочка в семье имела диагноз ДЦП и постоянно нуждалась в реабилитации. Дома каждый день школа обсуждалась со слезами и криками, родители начали срываться и могли ударить ребенка, так что им и самим казалось, что у них ему хуже, чем было бы в детском доме.

«Родители просто не знают, что делать, причем уже долго не знают, а также испытывают давление социальных институтов. На фоне нехватки ресурсов у них наступает истощение. Однако это перспективная ситуация, когда можно помочь», – говорит Наталья Степина.

Если приемная семья так истощена, что им не до освоения новых компетенций (в состоянии аффекта учиться почти невозможно), специалисты центра становятся их ресурсом. Часто бывает нужна социальная помощь – куратор едет в школу и говорит, чтобы теперь за поведение ребенка ругали не маму, а его; психолог центра работает с ребенком и с его приемными родителями, если они на это согласны. Если нужно, для ребенка найдут другую, более принимающую его особенности школу. Всесторонняя диагностика особенностей ребенка происходит параллельно.

«Постепенно мы начинаем рассказывать и показывать родителям, что можно сделать с их ребенком. Во взаимодействии с ребенком мы видим его поведенческие стратегии и отвечаем на них. Когда родители видят, что хотя бы у нас ребенок может долго сидеть на одном месте и слушать, и плюс он ничего ни у кого не стащил, они видят свет в конце туннеля, начинают больше доверять нам, и мы можем помочь семье», – говорит Наталья Степина. Иногда родители, получившие новую стратегию взаимодействия с ребенком, через месяц-другой говорят: «о, мы вам не верили, а оказывается, и от психологов есть польза».

Бывают, впрочем, и люди, не готовые или не способные учиться, им нельзя помочь. Нередко от опеки отказываются бабушки, оформившие ее над внуками после лишения детей родительских прав. Когда дело доходит до подростковых кризисов, бабушки не знают, что делать, и уже не готовы перестраиваться, усваивая новые представления о воспитании.

Риск второй – возрастные кризисы приемного ребенка

С подростками тяжело всегда, даже если с любовью и формированием привязанности у них все нормально. Это время, когда с ними даже должно быть тяжело: молодой человек формируется с помощью протеста, это «сепарация», отделение детей от родителей. Если подростковый кризис смазан, это значит, что он «догонит» человека в 30 лет. Кризис может казаться невыносимым, но чем он интенсивнее, тем короче, если это может утешить приемных родителей.

Иногда возрастной кризис ребенка настигает даже опытные приемные семьи, воспитавшие до того других детей.

Родители часто не готовы к подростковым кризисам. Есть прекрасные молодые приемные семьи, которые сначала ездят в детский дом помогать как волонтеры, потом берут под опеку детей, которые всего лет на 10-15 моложе их самих. У них выстроились детско-родительские отношения, пока ребенок был мал, но он «выскочил» из таких отношений, когда стал подростком. Подросток, как и все дети, нуждается в зоне свободы (зоне уважения) и в зоне безопасности (нужен сильный взрослый рядом, который не пытается стать для ребенка другом, не возлагает на него ответственности за равноправные отношения).

Кровные родственники как фактор риска

Присутствие в жизни приемного ребенка кровных родственников – тяжелый груз для приемных родителей. В школе приемных родителей все декларируют, что готовы принять ребенка со всем его прошлым. Но на практике получается не у всех.

Кровные родители ребенка могут активизироваться в моменты, когда кто-то из них выходит из тюрьмы; могут появляться на пороге без предупреждения и пьяными. Они могут требовать отчета об условиях, в которых живет ребенок, или настраивать его против приемных родителей.

«Чаще всего в этих ситуациях нет медиатора, хотя теоретически органы опеки должны включаться в интересах ребенка. Другой вопрос, хотят ли и умеют ли они этим заниматься. У сотрудников опеки часто нет навыка медиации», – говорит Наталья Степина. На ее памяти не хватило сил коллег, чтобы помочь многодетной, почти профессиональной приемной семье сохранить ребенка, которого они принимали в процессе лишения родителей их родительских прав. Ребенка полгода таскали по судам, что отражалось на его эмоциях и поведении, а приемная семья наслушалась о себе столько нелестного, что решила больше не иметь подобных ситуаций в своей жизни. Несмотря на то, что ситуация не была неожиданной для приемных родителей (их предупреждали), ресурсов семьи не хватило, и они отказались от опеки.

Риск четвертый: меняется структура семьи

Изменение структуры семьи – развод, смерть одного из членов семьи, появление нового ребенка – стресс для любой семьи, в том числе такой, где приемных детей нет. Перестраивается вся система взаимоотношений. Иногда даже потеря работы кормильцем семьи ведет в кризисных семьях к тому, что отказываются даже от кровных детей. Бывает, что супруг может понять, что не справляется с приемным ребенком, после смерти второй половинки, либо ребенок сам начнет реагировать на стресс так, словно мечтает оказаться в детском доме.

По наблюдениям специалистов, есть семьи, где в ответ на любую проблему с уже имеющимися детьми берут нового ребенка. Иногда хочется спросить: не хотите ли сначала наладить ситуацию с уже взятыми? В итоге у семьи не хватает ресурса на всех детей.

Кровные дети часто реагируют на такую неугомонность родителей радикальным ухудшением поведения, чем возвращают взрослых, мечтающих об очередном приемном ребенке, на землю.

Например, кровная девочка 12 лет прямо призналась психологу: если бы она стала лучше учиться, у нее вскоре появился бы седьмой братик. С появления в семье предыдущего приемного ребенка к тому времени прошло всего полгода. Сначала хотя бы появлялись маленькие, которых девочка легко опекала как родных, но в конце появился ее сверстник – ребенок в конкурирующем возрасте. На глубокий стресс кровной дочери мама не обращала внимания: «как это сделать перерыв в опеке и дать дочке отдохнуть? Пока мы молодые, мы можем спасти из системы еще несколько», – рассуждала она.

Риск пятый: неоправданные ожидания и роли

Пожалуй, очевидно: если приемного ребенка берут, переживая горе по умершему кровному, или возлагая на него некие надежды (не обязательно огромные, ребенок не обязан оправдывать вообще никакие) – это рискованная ситуация. Специалисты школ приемных родителей и опек, по замыслу, должны распознавать такие ситуации «на входе», но получается не всегда.

Например, если ребенка берут взамен умершего, приемный сначала помогает пережить горе, а затем попадает в ситуацию обвинения за то, что он живет, а родного ребенка нет на свете. Даже если речь не идет о замещении умершего ребенка, приемный ребенок с инвалидностью может не оправдать надежд по реабилитации и развитию – и это приведет к риску возврата.

Риск возврата в детский дом любого ребенка, в том числе здорового, также повышается, если ему пытаются усвоить недетскую роль. Если родители, в том числе приемные, относятся к ребенку именно как к ребенку, он может быть слабым, капризным, может ошибаться и т.п., и это не разрушит их картину мира. Ребенок требует защиты, любви, он еще не управляет своими эмоциями – это нормально.

Однако случается то, что называется «партнерским замещением», ребенка берут не как ребенка, а как друга или товарища. Например, сравнительно молодая мама берет в опеку подростка и не ждет, что он станет ей сыном, а хочет стать ему другом.

«Боже упаси вас дружить с ребенком – он не может дружить! – предупреждает Наталья Степина. – Дружба означает равенство и ответственность двух сторон. Он будет вас испытывать, бесконечно провоцировать, устраивать истерики “любишь-не любишь”. Попытка выстроить партнерские отношения обречена на провал».

Бывает «несовпадение языков любви»: ребенок выражает привязанность не теми способами, которых ожидают родители. Был случай, когда мама взяла двухлетнюю девочку (сейчас ей уже 14) и все годы говорила: «Она меня не любит, она холодная, она не дает мне тепла». При этом у ребенка сформировалась абсолютная привязанность к маме. Но на открытку на английском языке с текстом «Я люблю свою маму» мама реагировала: «Сразу видно, что у тебя двойка по английскому». Ребенок не знал, как проявить тепло, и вряд ли специалисты в этом случае должны были помогать ребенку, а не маме.

Риск шестой: «в нашей семье такого быть не может»

Бывает, что родители относятся к поступкам ребенка (каким-то словам или, например, воровству) как к разрушающим базовые ценности семьи (сам ребенок ничего разрушить не может, это вопрос отношения – в другой семье те же поступки не вызвали бы такой острой реакции).

Например, в семье трое приемных детей. Старшего забрали из школы на экстернат и не отдали в спорт, хотя ему надо было тратить энергию и получать адреналин, зато поручили забирать из школы двух младших. Сначала дети в школе стали выуживать, что плохо лежит (выудили как минимум семь сотовых телефонов), из дома увели внушительную сумму денег и проиграли их на автоматах.

Когда все это вскрылось, прекрасная, обладавшая значительными ресурсами для воспитания детей семья была в непередаваемом шоке. «Он все в нас растоптал, а мы так его любили и так ему доверяли. В нашей семье никогда не было воров, разное было – свои мальчики тоже были не ангелы, но никогда и никто среди близких ничего не украл», – плакали они. Мама собрала чемоданы, собралась вести всех троих детей в опеку, но позвонила специалисту из ресурсного центра. Оперативная реакция психологов позволила не допустить импульсивного заявления в опеке (которое очень трудно вернуть назад), постепенно в семье произошло примирение.

Дело не в воровстве как таковом, а в реакции родителей. Часто возврат происходит в случае сексуализированного поведения ребенка. Например, ребенок неполных пяти лет, вышедший из семьи, где при нем мама занималась проституцией, не понимая, как окрашены эти действия, занимался публичной мастурбацией уже в первые месяцы после попадания в воцерковленную семью. Мама не могла этого выносить: говорила, что он делает это специально, чтобы вывести ее из себя, зная, как ей противно и плохо от этого. «Какой он подлый! – говорила она о ребенке в 4,5 года. – Он меня этим оскорбляет как женщину, я все могу простить, а подлости не могу».

К счастью, эта семья часто обращалась к специалистам, и со временем они развернулись лицом к ребенку, полюбили его всей душой, сейчас уже взяли второго ребенка (старшему сейчас семь).

Седьмой риск: родители-травматики

Наталья Степина не сторонник теории, что все приемные родители и помогающие детям специалисты – люди, пережившие детские травмы или «изживающие внутреннее сиротство». Однако риск, что травматики окажутся среди приемных родителей, не ниже, чем что они окажутся среди любой выборки людей. В таком случае важно, чтобы помогающие специалисты вовремя распознали родительскую травму и при угрозе возврата в детский дом работали не столько с ребенком, сколько со взрослыми.

Выкладываю сканы моих ответов тестового задания. Там очень интересная система оценки. Учитываются только правильные ответы, неправильные не учитываются. Разумеется, очевидным решением будет поставить галки везде. Но тут уже "члены комиссии" могут засовмневаться в "знаниях" кандидата. при этом количество неправильных галок для таких "сомнений" нигде не прописано, но правило "сомневаешься - ставь" я всёже советую применять. Вопросы составлены с ловушками и зачастую весьма расплывчато. По этому бланку работают все ШПР Москвы, к нему есть ключ, по которому старятся правильные ответы. Проверяющие ШПР в первую очередь смотрят эти бланки и насколько их проверка соответствует ключу (который, бггг, первоначально сам был неверный, потом исправили)
Адекватность вопросов прошу не обсуждать - это вопрос к адекватности составителей. Занятия в той ШПР, где я был вообще никак не коррелировали с вопросами бланка. Это были скорее некие общие курсы родительской компетенции с начальными знаниями по психологии. Все занятия вела одна и та же сотрудница детдома из "социальной службы", только на первые занятия один раз пришёл сотрудник из местной опеки и ещё на одно - врач из присоединённого дома ребёнка, больше иных тренеров не было.
Лист 1

Разумеется, без знаний что такое "семейная система" воспитание ребёнка невозможно! А вы знаете, что это?
Про "семейные правила и традиции" долго пытался угадать социально желательный ответ, и мне это удалось:)
Просьба и предупреждение - ДЕСТРУКТИВНЫЕ методы воспитания, помните!
А депривация можнет быть материнской, но не может быть отцовской, такая вот дискриминация депривации:)
Лист 2!


RAD - как суслик. Ты видишь его? Нет. А он - ЕСТЬ! Так и здесь. Размытой привязанности, оказывается, не существует.
Трудное поведение в процессе адаптации? Нет такого, если верить тесту. Правда, непонятно про что тут половина постов...
Вопрос 7 - это как раз вопрос-ловушка. Я проверяльщиков я просил уточнить формулировку. Вроде бы, очевиден ответ, который я поставил, однако это НЕПРАВИЛЬНО! Надо было ставить не только "вся семья", но и поставить галки напротив всех остальных ответов про детей и родителей, хотя они, в общем-то не являются правильными, т. к. они неполные. Но в ключе они "в совокупности" стоят как правильные. Конечно, не будь в бланке полного ответа, конечно я бы их отметил, но имея исчёрпывающий вариант ответа, мне и в голову не пришло отмечать ответы неполные.
Лист 3


Оставим аопрос, зачем знать про контроль над усыновлёнными, допустим, опекунам, тут фишка в том, что контроль "в зависимости от ситуации" тоже верный, несмотря на то, что противоречит федеральному закону! В формулировке вопроса не указано, что опека может только "купить" право этого контроля, если усыновители согласятся на это, согласившись на усыновительские выплаты. Кандидат должен после обучения демонстрировать готовность на все виды контроля, независимо от формулировок!
12 вопрос, каюсь, не угадал. Но по-моему, это настолько ничтожная вещь - ведь если не собираешься бежать, всё равно скажешь опеке, когда и куда переезжаешь, не так ли? Это же не одного дня дело.
Лист 4


Не знаю, если ли в 17 и 18 ещё правильные ответы. Но мне кажется, что сами ситуации - когда малыш плачет неделями и школьник не аттестован по бОльшей части предметов - уже вызывают вопросы к педагогическим и родительским компетенциям принимающего родителя вообще, как такое в принципе возможно.
И последний лист


в 19 всё правильно сделал - НЕ отметил самые бредовые варианты.
Ну а в последнем ещё один правильный ответ - звонить в ментовку. Далее КДН, опека и так далее. До утра ждать, как это всегда делали - НЕЛЬЗЯ! Это тот случай, когда официальная наука не разрешает воспитывать детей так, как это требуется. Я уже молчу, что в общем-то прийти домой после 22.00 это скорее норма для подростка, тем более летом.
Вот такой вот тест! Надеюсь вам понравилось! Те, кто сейчас в московских ШПР - имейте в виду, запомните правильные и неправильные ответы. Иногда так бывает, что в конце занятий тренер просто диктует правильные ответы (учитывая бредовость опросника, я скорее ЗА это), но у нас это было только на юридическом блоке, я не записывал - был уверен, что тут-то проблем не будет, а вот как оказалось, не знаю в какой срок надо о переезде сообщать! 10 лет на одном месте живу и не знаю!
Если не сдал - мир не рухнет, хоть и пересдать нельзя. Надо ЕЩЁ РАЗ отсидеть весь курс, хоть в той же ШПР, хоть в другой. Число попыток не ограничено:)
И ещё. Корочка ШПР - отнюдь не пропуск в мир приёмного родительства. Опека на этапе выдаче заключения может запросить детдом, где проходили ШПР, на предмет "оценки личности кандидата". Если тренеры ШПР "за вас" - наверное, проблем не будет. А если у вас отношения не очень, или формальны - то "мы обязаны сообщить". Так что на всякий случай фильтруйте базар на тренингах и рефлексии.

Редко кто хочет признаваться в своем бессилии перед определенными обстоятельствами. Поэтому опытных приемных родителей тяжело вывести на разговор «по душам». На все вопросы они отвечают, что проблемы были, и они справились. Но на самом деле практически каждая семья признает, что существовал острый момент, в который хотелось сделать самое страшное - вернуть ребенка обратно в социальное учреждение. Какие ситуации казались неразрешимыми, и как получилось ? Команда портала «Я - Родитель» собрала самые искренние признания взрослых, которые продолжают воспитывать детей - детей, которых уже нельзя назвать приемными. Они стали родными.

Кристина, 35 лет.

«Я так хотела ребенка! Убедила в том, что смогу справиться с приемным, всех вокруг - свою маму, мужа и старшую дочь. Я просто выплескивала энергию через край - ездила в приюты, ходила на курсы, не только в обязательную , а еще и на платные занятия. Мне казалось, что нет проблем, с которыми я не смогу справиться. Потому что я заранее оправдала любое поведение приемного ребенка - агрессию, воровство, жестокость. А потом пятилетний Витя пришел к нам жить насовсем. И случилось то, чего я не ожидала. Это был не мой ребенок. Я еще помнила свои чувства по отношению к дочери. Мне нравилось, как она пахла, нравился любой тактильный контакт с ней. Витя был мне неприятен. От него пахло… не так. Надо было решать проблему. Где-то я прочитала о правиле 8 объятий. Все просто - надо восемь раз в день обязательно обнимать ребенка. Даже когда не хочется. Еще нужно обязательно давать себе отдыхать. Я наняла няню. На пару часов, девочку-школьницу. Это такие копейки! Но на эти пару часов я уезжала в парк, или делала маникюр, или встречалась с подружкой. И раздражительность по отношению к Вите, неприятие его - уходило. Я не могу сказать, что люблю его так же сильно, как родную дочь. Но я переживаю за него, радуюсь вместе с ним. Прошло полгода, как мы вместе. И такой результат - это уже хорошо. Не торопите себя. , а вот на вашу адаптацию может понадобиться чуть больше времени, чем вы думаете».

Ольга, 30 лет.

«Моя приемная дочь врала. А мы привыкли, что в семье все по-честному. Она врала, а я бесилась. Говорила мужу: "Зачем мы ее взяли, что теперь с ней делать? Скоро она и воровать начнет!" Я вообще паникерша. Муж сказал, что раз не справляемся - нужен специалист. Отвели к психотерапевту. Ане там так не нравилось! Она вообще не очень-то общительная, а тут из нее вытягивали все самое дурное и плохое. Мне пришлось поменяться полностью. Я научилась воспринимать самую страшную правду от Ани со спокойным лицом, хотя раньше злилась, кричала. Фактически, мы с мужем стали ругать ее только за ложь. Все остальное воспринималось спокойно. И что вы думаете - помогло. Я к тому, что нельзя решать психологические проблемы приемных детей в одиночку. Когда у вашего родного ребенка что-то болит, вы же его к врачу ведете, правда? Так почему же, когда у приемного ребенка , не поступить так же?»

Ульяна, 28 лет.

«Я решила, что Сашу нужно отдать обратно, когда он уже год с нами прожил. Вот так, без лишних слез, приняла такое решение. Скажу честно - медицинские документы, которые выдают в детском доме, не всегда соответствуют действительности. У нашего малыша выявилось заболевание, которое его делало инвалидом на всю жизнь, а меня - привязанной к нему. Кто-то должен был ездить с ним по больницам и проходить реабилитацию. Не скажу, что я жалела о карьере или о том, что моя жизнь кардинально поменяется. Жалела о другом. У меня есть старший сын, скоро школу окончит. А тут такие финансовые вливания в здоровье младшего, приемного! Мне просто не потянуть! Вот так я думала и выясняла, как отказаться от ответственности. Думала - отдам в детский дом, а сама буду его навещать. И в самом детском доме, и в больнице, если он там будет большую часть времени. Такая вот сделка с совестью. Сейчас не понимаю, как я могла быть такой эгоисткой. Пришла в учреждение, откуда взяла ребенка со всеми этими идеями. Заведующая послушала и говорит: "Вы что серьезно? Вы думаете, что можно отказаться от ребенка и «иногда» с ним видеться, когда вам будет удобно? Это невозможно. Возвращайте ребенка и мы будем лечить его новую травму - травму от вашего предательства". Я даже не думала о том, что его предаю. На меня как ушат воды вылили. Я поняла, что относилась к ребенку, как к котенку. Так мне было противно от самой себя! Сейчас мы вступили в экспериментальную программу - деньги за лечение я не плачу, сыну 8 лет, в больнице с ним чаще всего моя мама. Но лежит он там нечасто. Хроников отправляют домой. Человеку не дается больше, чем он может выдержать. Я выдержала. У меня два любимых сына. И когда врач говорит, что младшенький вступил в период ремиссии - я счастлива».

Альбина, 40 лет.

«Я за большую семью. У меня трое своих детей - 20, 18 и 15 лет. И вот решили взять Машуню. Пять лет ей. Познакомились на дне открытых дверей в детском доме. Я туда пришла оформление на сцене делать. Взяли. Машуня пришла и начала разрушать . Она постоянно кричала, воротила нос от любой еды, врала, рвала тетради у младшего сына. Инициатором взять ее была я, и муж начал смотреть на меня волком. Он приходил с работы и не мог ни спать, ни есть. Машуня либо кричала без конца, либо пыталась исподтишка его ударить, отвлечь, помешать. Моя жизнь превратилась в кошмар. Не потому что я не любила Машуню. Нет, любила, со всеми недостатками, как родную. А потому что в доме больше не было покоя. Мне казалось, что все плохо и лучше не будет. И во всей этой круговерти я нашла время выбраться в магазин и накупить книжек - Петрановская, Гиппенрейтер… Стала читать. Понравился совет - записывать все радостные события, связанные с Машуней, в тетрадку. Оказалось, что они есть. Придумывала детям совместные занятия. С младшим, с Петром, Машуня мыла посуду. Не помоешь - на ночь сказку не почитают. Стала приучать ее к папе. Я поняла, что бьет она его потому, что ей не хватает его внимания, контакта с ним. Смешно… Придумали игру: "Сделай папе татуировку". Машуня любит рисовать. Рисовала у него на руках. Привыкала его трогать. Сейчас полегче. Если не сидеть и страдать, а что-то делать, все исправится» .

Вернуть ребенка в детский дом… Оказывается, многие родители, воспитывающие приемного сына или дочь, задумываются о том, чтобы совершить такой шаг. Виной всему - эмоциональное выгорание, именно из-за него опускаются руки и начинает казаться, что ребенок так и останется навсегда чужим. Кажется, что это тупик, из которого есть лишь один выход - выход назад. Как же избежать эмоционального выгорания и полюбить приемного ребенка так сильно, чтобы он стал по-настоящему родным?

Елена Кононова

Екатерина Сафонова , психолог портала «Я - Родитель»:

Взять в семью приемного ребенка - решение непростое и очень ответственное. Малыши из детских домов всегда психологически травмированы, из-за этого у них возникает много проблем в общении и поведении - часто такие детки не принимают любовь. Поэтому наиболее распространенная проблема, с которой сталкиваются приемные родители - эмоциональное выгорание, вызванное несоответствием ожиданий и реальности. Родителям начинает казаться, что малыш не ценит всех их усилий, что он не уважает их труд, что они взяли в свою семью неблагодарного ребенка, как следствие - взрослые становятся более раздражительными, а потом у них начинают опускаться руки. Какая мысль все чаще начинает появляться в голове у разочарованных родителей? Да, сдать ребенка обратно в детский дом. Разумеется, такое решение будет очень травматично как для малыша, так и для взрослого, ведь обе стороны будут чувствовать себя виноватыми в произошедшем. Как избежать эмоционального выгорания? Во-первых, не ожидать, что ребенок мечтал поскорее попасть в вашу семью и ваше тепло моментально отогреет его. Это не так: приемные дети очень недоверчивы, они будут сопротивляться вашей заботе, защищая себя таким образом от страха снова столкнуться с потерей или предательством. Во-вторых, не посвящать 100% своей жизни ребенку - не забывайте, что помимо роли родителя, у вас еще есть роль жены/мужа, дочери/сына, друга, коллеги и т. д. Если вы будете переключаться с роли на роль, то выгорание не наступит. В-третьих, не берите на себя слишком много ответственности. Высокий уровень притязаний тянет за собой постоянное чувство вины за то, что не хватает сил на что-то. Способности человеческого организма, к сожалению, не безграничны, поэтому относитесь реалистично к собственным возможностям.

– С “законом Димы Яковлева” мы живем уже пять лет. Меняется ли ситуация – стали больше у нас усыновлять детей?

– Политически оценивать законы Димы Яковлева я не буду, это бесполезно объяснять. На мой взгляд, это нас подстегнуло в смысле “а давайте докажем, что мы тоже можем”. Да, в федеральном банке сейчас 52 тысячи детей, какое-то время назад было 140. Но и возросло количество возвратов.

Так получилось, что этот закон поставил перед нами самими условие, что нужно что-то делать. И мы оказались не готовы.

Что было сделано. У нас существуют школы приемных родителей. У нас принят закон. У нас можно эту школу пройти. Но у нас практически напрочь отсутствует система сопровождения, без которой вся эта подготовка – просто последняя песня.

Например, подбор ребенка у нас организован неправильно – все сводится к тому, что надо быстренько его пристроить. У нас родители выбирают ребенка, а ребенка родителю должен подбирать специалист. Посмотреть на ребенка, на родителя и сказать: «Вы друг другу не подходите. Какой бы он ни был с бантиками и бусинками, вы через три года его вернете». И это – ответственность специалиста. А у нас ответственность на родителях, и часто они эту ответственность не понимают. Берут детей и возвращают.

Большинство родителей хотят детей маленьких, от 0 до 3, а на детей от 7 и старше очереди особо не наблюдается.

Взять для примера Владимирскую область, там 180 детей в федеральной базе данных. Приемных родителей, которые хотят взять детей из детских домов, 120. Но они никого не берут.

Получается, есть очередь, есть дети, но проблема не закрыта, потому что все хотят маленького. А подростки, да, уже хапнули жизни, они сложные, им сложно, с ними сложно – и люди не особо рвутся. Мы берем не щенка и котенка, а гладиатора в свою семью – не все готовы, и это можно понять. А те, кто взяли и не справились, возвращают его обратно.

– Количество детей сократилось в детских домах вдвое, а во сколько раз увеличилось количество возвратов?

– Два года назад было порядка 7,5 тысяч. Думаю, в этом году будет порядка 8-9 тысяч. Возвращают же не в том году, в котором взяли, проходит время. Часто это родственная опека, например, бабушки, возвращают. Это вопрос к органам опеки, которые работают так, что бабушка берет, не справляется и сдает. Что сделали, чтобы помочь ей?

Возвраты растут еще по другой банальной причине – переизбыток ресурсов, к которому ребенок привык в детдоме. Дети не хотят жить в семье, работать и учиться. Им проще вернуться.

Вот, например, реальная история, одна девочка говорит: «У вас скучно, неинтересно. Там у меня каждый день праздники были, подарки, я сейчас iPhone прошляпила, я хочу обратно. Верните меня обратно».

После волонтерских и спонсорски одариваний многие дети не хотят в семью. Если они туда попадают, они хотят обратно к «халяве». И наша задача – сделать так, чтобы ребенок понимал, что приемный родитель даст ему будущее.

– Что происходит с иностранными усыновлениями в Европу, которые остались – они сейчас какую-то роль играют?

– Часто органы опеки перестраховываются по любому поводу и тормозят усыновления даже в страны, с которыми у нас есть договоры. Как бы чего не вышло.

Мы направляли одну девочку с синдромом Дауна на проживание в финскую семью, где тоже есть ребенок с синдромом Дауна. Но опека перестраховалась и сказала: “как-то мы боимся” – и ребенок так и остался в детдоме.

У профессионала не должно быть личного. Оно должно включаться тогда, когда нужно зайти за профессиональное, чтобы что-то еще дополнительно сделать. Но у нас, к сожалению, профессионального мало, у нас очень много личностного восприятия, что мешает профессионализму.

– Пример из разговора с мальчиком из детдома: когда приходят потенциальные родители, им демонстрируют детей, как правило, на каком-то уроке – что-то мастерят, копошатся, такие все позитивные, что-то делают. Но затем на детей воспитатели выливают ушат грязи: неуправляемые, агрессивные. И у человека, который посмотрел на детей и вроде бы был потенциально согласен, тут же все желание пропадает. Это действительно так?

– Достаточно часто бываю на конференциях и слышу, как сотрудники или директора говорят о детях такие слова, которые также говорят о детях сотрудники пенитенциарной системы, например, называют их “контингентом”.

Когда я слышу это слово, я понимаю, что передо мной люди, которые не занимаются детством, они занимаются контингентом. Действительно, дети непростые, но вместо профессионального отношения, есть уже некое озлобление на этих детей. И это все естественно, нет никакого умысла. Но проблема в том, что, чтобы показать истинное лицо ребенка, с ним нужно хорошо поработать. А когда приемный родитель приходит, сотрудники детского дома просто включают режим «спонсор приехал».

Здесь вопрос несистемности, непрофессионализма в деятельности учреждений. А от этого страдают и дети, и приемные родители, которые получают кота в мешке – они не знают ничего о ребенке.

Надо, чтобы сказали, что у него проблемы с учебой, он заикается, у него мама сидит в тюрьме. Чтобы приемный родитель думал: здесь я смогу, здесь не смогу. А когда ему рассказали, что Танечка умеет танцевать, петь и она красивая – это не позволяет что-то изменить – и у ребенка, и в семье.

– Возможно ли у нас устроить такую систему, как в некоторых странах, когда отсутствуют детские дома, а есть временные центры, чтобы устроить ребенка в семью?

– Нереально. Наше общество очень холодное.

Детские дома – это показатель отношения общества и к детям, и к самому себе. Общество не пассионарное, закрытое, не здоровающееся, живущее для себя – общество эгоистов.

По большому счету, в здоровом обществе ребенок до детского дома дойти просто не может. Его схватят либо родственники, либо друзья, либо знакомые, либо подруги, либо сосед. А у нас ребенок идет и не знает, где запнуться, потому что никто ему не предлагает семью, лишь бы только он не попал в детдом.

– Вы говорите, и складывается впечатление, что это качество – характеристика нации, что нельзя что-то изменить какими-то мерами сверху. Получается, американцы другие? Наверное, и там обычные люди?

– У нас в стране катастрофический уровень бедности. 26 млн населения живет за чертой бедности. Я лично убежден, что если у человека есть материальные и другие проблемы, проблемы взаимодействия внутри общества, то ему некогда оглянуться на несчастного чужого ребенка. Он копается в своем огороде.

Например, мы устраивали ребенка в сад с огромным боем с нашей неповоротливой системой образования. И мы бы никогда его не устроили, если бы не выполнили ряд бюрократических вещей. А многие не знают, что нужно выполнить. Это и вопросы юридической грамотности общества и готовности побороться. Я готов за себя побороться, за свою семью постоять. Многие не готовы и не хотят этого делать.

Американцы и с материальной точки зрения находятся в другой ситуации, и общество более сплоченно.

У нас все сплачиваются, когда на ТВ деньги для больных детей собирают. Это тоже неправильно – этим должно заниматься государство. Мы нефть качаем, газ – почему мы должны собирать “налоги” с нашего населения, которое уже налоги сдало?

Все эти перекосы приводят к тому, что общество не понимает, где его роль, а где государства. Получается, что народ – слуга государства. Замордованный, уставший, униженный, зашоренный пропагандой, телевидением, радио, газетами, он не понимает, в какой стране живет. Мы живем под собой, не чуя страны. Какой там ребенок? Некогда остановиться и задуматься, что в сердце есть место для другого человека – для ребенка.

Беседовала Дарья Авраменко

Видео: Анна Шульга

Общественность будоражат проблемы с усыновленными в Америку русскими детьми. Да и в нашей стране хоть и выросло количество приемных детей - но и процент возврата велик. Люди берут детей из лучших побуждений - и не справляются. Почему? Кто виноват? Что необходимо понимать прежде всего, если хочешь взять в семью ребенка? Об этом «НС» беседует с Марией КАПИЛИНОЙ - психологом, которая более 20 лет занимается профессиональной помощью семьям с приемными детьми.

Сверхзадача бывает посрамлена

- Почему люди берут приемных детей в семьи? Бывают мотивы, грубо говоря, «неправильные», из-за которых через какое-то время ребенок возвращается в детский дом?

Лучше говорить - мотивы, которые помогают, и мотивы, которые могут затруднить отношения с приемным ребенком. На самом деле нет мотива, гарантирующего, что отношения будут максимально благополучными. Но очень важно понимать свои подлинные ожидания от ребенка и то, ради чего вы это делаете, что его приход в вашу жизнь значит для вас. Затем - постараться соотнести это с мнениями профессионалов и опытом «действующих» приемных родителей. Вероятно, в ходе такой «коррекции» ожидания станут более реалистичными. Ведь именно ощущение обмана, даже возмущение «несоответствием действительности желаниям», является частой причиной возвратов детей в детские дома. Человек, например, хочет «пожалеть сиротку», а сиротка окажется агрессивным, с независимым характером, не желающим, чтобы его жалели, да и «благодарности» за факт семейного устройства особо не испытывает - «я вас не просил!». Вот и готов конфликт.

Мотив «полюблю, если...». Иной раз люди, беря ребенка, уже ожидают от него определенных качеств и мечтают, каким он вырастет. Это рискованная идея. Когда для любви требуется соблюдение каких-то условий: я полюблю тебя, если ты... (похудеешь на 20 кг, переменишь характер с задумчивого на веселый и т. д.). Примените подобные условия к себе - хочется соответствовать? Или протест возникает, даже если требования в целом правильные? Ребенок, переживший отвержение (а он воспринимает потерю семьи как отвержение - ведь его родители позволили расставанию произойти, значит, он просто не ценность), невысокого мнения о своих шансах на любовь. И даже обладая потенциальными способностями, в ситуации «заслужи любовь» вряд ли чего достигнет. А приемные родители будут глубоко разочарованы.

Мотив «закрепитель». Не просто риск, а прямо беда, когда между супругами сложные отношения и они считают: возьмем ребенка - отношения между нами наладятся. Но где тонко, там и рвется. Приемный ребенок - это всегда дополнительное напряжение в семье. Кроме того, эти дети нуждаются в стабильной обстановке и надежности. А если эмоциональная атмосфера в семье неблагополучная, они не чувствуют себя в безопасности, и такую «лодку» всегда «раскачивают». Получается ровно противоположный результат! Людям сначала нужно решить свои проблемы, а потом уже брать ребенка.

Мотив «замещения ушедшего» - когда люди потеряли своего ребенка и берут в семью приемного. Они с приемными детьми находятся в похожей ситуации: и те и эти знают, что такое терять. И если взрослые со своей утратой справились: она принята ими, скорбь осталась, но есть любовь, и есть понимание смысла, - то они могут прекрасно помочь этим детям восстановиться в жизни, потому что знают, как это - умереть вместе с тем, кого ты потерял, и потом родиться заново. Но с другой стороны есть опасность, что, если люди не пережили утрату и ими втайне движет мотив вернуть ушедшего ребенка, они этого берут как бы на замену тому. И со временем обнаруживается, что этот приемный ребенок, во-первых, совершенно другой, во-вторых, он не дает людям те чувства, которые у них были с ушедшим ребенком. Того, о ком они скорбят, по-прежнему нет. Зато есть куча проблем, принесенная «новеньким». И у людей может возникнуть ярость на приемного ребенка, как будто он их в чемто обманул.

Мотив «послушание». Опасный мотив, когда люди решают: раз мы христиане, мы должны воспитать приемного ребенка, даже если нам не очень хочется. Когда такие вещи делаются из «внешнего» долга, из каких-то высоких соображений - они всегда плохо кончаются. Другой человек не может быть средством для достижения целей и воплощения идей. А цель в данном случае - не ребенку помочь, а героем стать, подвижником.

Аналогичный мотив - быть «родителями на пятерку» . В таком случае самоуважение родителя напрямую зависит от успехов ребенка. А он в своем развитии с какими-то вещами справляется, а в чем-то терпит фиаско. Он споткнулся - надо помочь подняться. А если мы его спотыкание воспринимаем как угрозу своему статусу, если из-за него мы «плохие», то мы на него злимся за его проблемы. Естественно, отношения портятся. Конечно, рефлексирующим интеллигентам сложно. Они часто склонны ставить себе сверхзадачи, в том числе и с приемными детьми. Сверхзадачи бывают посрамлены. Правда, здоровые внутренне интеллигенты по ходу дела справляются и говорят: ну и ладно, ребенку хорошо, делом занят, с людьми почеловечески общается - и хватит этого, и слава Богу.

- Должны ли у приемного родителя быть какие-то «особые качества», особый опыт?

В первую очередь очень важно, чтобы у родителей был реалистичный взгляд на то, что такое приемный ребенок. Необходимо заранее читать литературу по проблемам приемных детей, общаться вживую или на форумах с уже состоявшимися приемными родителями. Существуют тренинги и школы приемных родителей - они дают некие навыки и определенное испытание себя.

Опыт воспитания собственных детей - это хорошо, но с приемным ребенком своя специфика, и стать прекрасными приемными родителями могут люди, не имеющие собственных детей. Скорее важны личностные качества, такие как терпение и терпимость к отличиям. Когда люди не пугаются и не становятся агрессивными, если ребенок делает что-то не совсем понятное для них, не совместимое с их укладом. Вторая важная вещь - у людей должно быть много энергии. Дети, у которых есть дефицит родительской любви, проблемы в развитии, пережитые стрессы, требуют очень много сил. И иной раз эту свою потребность в поддержке они выражают не самым приятным образом. Очень важно, чтобы у людей элементарно хватало физических и психических сил. Потому что, если нагрузка, которую привносит ребенок, людей истощает, раздражает, провоцирует гнев - это проблема взрослых, а не ребенка.

И еще одно важное качество - люди должны быть устойчивы к проявлениям агрессии. Если по опыту общения они знают за собой, что проявление агрессии или цинизма выбивает их из равновесия, может стать причиной, чтобы прервать общение с другим человеком, если важным условием для общения является понятность другого - в этом случае с приемным ребенком может оказаться невозможно жить. Ведь приемные дети чаще всего оказываются из другой среды, чем люди, которые хотят взять их в семьи. И, как у всех травмированных детей, у них много боли и агрессии. Родителям это надо учитывать.

И еще, людям, склонным впадать в самокопание, зацикленным на своих сложных многообразных чувствах, с приемным ребенком будет трудно. Он их «заклинит» до ступора... Но бывает и наоборот, некоторые выправляются: по сравнению с приемным ребенком все надуманные проблемы рассеиваются. Жизнь все ставит на свои места, люди учатся думать по-другому и становятся гораздо проще: чувства укрепляются, разум проясняется. И они говорят потом: благодаря приемному ребенку мы избавились от многих собственных проблем.

Жизнь после смерти

- О чем потенциальному приемному родителю лучше знать заранее? Есть какие-то «особые свойства» приемных детей?

Специфического поведения приемных детей нет. Есть специфические источники проблем, но проявляются они у всех по-разному.

Эти дети пережили атомную катастрофу. Жизнь после утраты семьи - это жизнь после смерти. Просто дети не переживают это так на сознательном уровне, но внутри у них все вдрызг разбито. И мы должны понимать, что будем собирать это по кускам. И не все части присутствуют. И никогда склеенное не будет таким, каким оно было бы целым, и это трудно. Степень трудности может быть разная.

Как ни странно, жизнь с приемным ребенком ближе к браку, чем к родительству. Как и в браке, с приемными детьми очень часто мы спотыкаемся о свои несовершенства. Дети бьют по самым слабым местам. Почему? Потому что они нуждаются в надежности. И проверяют нас на прочность. Не со зла и не из холодного экспериментаторства - для них это жизненная необходимость: если мы справляемся с ними, значит, мы сможем их и защитить от всего плохого. И очень часто этот ребенок может как раз нам помочь выйти на какие-то наши несовершенства, переживания, страхи. И если мы их разрешим, то и с ребенком останемся, и свои внутренние нестроения управим. Так что с этой точки зрения ребенок может даже и помочь.

Но нельзя забывать, что мы принимаем в свое сердце другого человека с его собственной судьбой, историей, этот путь очень тернистый и болезненный, нам приходится оплачивать чужие счета, врачевать боли, принимать гнев этого ребенка, хотя мы перед ним ни в чем не виноваты, просто в его прошлой жизни была катастрофа. Логика раненой души чужда логике интеллектуальной.

Например, приемным детям очень трудно просить прощения, и они не хотят ни за что чувствовать себя виноватыми. Почему? Потому что способность признать свою неправоту восходит к очень глубоким вещам, а именно - к любви. К пониманию того, что ты теряешь любовь, когда ты виноват перед кем-то. И что попросить прощения - путь эту любовь восстановить. Что любовь больше и дороже, чем страх, что тебя не простят или накажут. Но больше и дороже, когда она есть. А когда у ребенка поругано это все или не было никогда, для него признать свою вину - значит просто признать право другого тебя наказать, а восстанавливать нечего. И прежде чем он научится принимать и отдавать любовь, он должен выплеснуть то, что у него есть, «место освободить» в душе; потом нужно, чтобы он узнал, что бывают другие отношения, в которых есть чувства; дальше - чтобы понял, что это такое - прощение, мир; ну и если к тому времени мы все останемся в живых - то, может быть, тогда мы узнаем, что наш ребенок тоже умеет любить и просить прощения.

Так же, например, с воцерковлением приемного ребенка - важно понимать, что дети про любовь к Богу узнают из любви родительской. У приемных детей образ Божий замутненный, искаженный, и мы не знаем, как именно. Воцерковление должно следовать за отношениями, не в ущерб им. Дети доверяют не словам.

Так же и с благодарностью. Приемные родители в глубине души ожидают ее от ребенка. И обычно предполагается, что благодарность с его стороны будет выражаться в том, что он просто будет послушным. А у детей любовь и послушание - часто разные вещи. И потом, мы ведь любим своих родителей не за сам факт, что появились благодаря им на свет. Так же и для приемного ребенка факт, что его взяли в семью, сам по себе еще не является основанием для благодарности. Благодарность вырастает, когда в сердце ребенка начнет просыпаться опыт нормальных человеческих чувств и отношений. Прежде чем это случится, много чего с ним должно в семье произойти. И люди бывают обескуражены, что ребенка взяли, а он живет, как будто так и надо. Еще и может сказать: «А я не просил, чтоб вы меня брали. И вообще хочу обратно в детдом».

- И как же реагировать родителям, если ребенок так говорит?

У родителей должна быть изначально уверенность, что ребенку в любом случае лучше в их семье, чем без семьи и дома. Если ее нет, тогда и начинают возникать всякие проблемы. Должно быть четкое понимание, что мы это делаем не для одобрения ребенка, не для его благодарности, мы это делаем, потому что это наша ответственность взрослых людей перед Богом, перед собой. Так надо, потому что есть какие-то правильные вещи, которые должны быть: у ребенка должен быть дом, кто-то должен о нем заботиться, в жизни должно быть место добру и справедливости. И когда ребенок нам говорит: «А я не хочу, чтоб это было», мы говорим: «Знаешь, а я хочу. Я так делаю, потому что я чувствую сердцем, что так правильно, и я не сомневаюсь. Вырастешь - разберешься». Должна быть уверенность, которая не зависит от того, что тебе ребенок сказал сегодня за завтраком.

На самом деле даже подросток так говорит не потому, что действительно считает, что эта семья ему не нужна. Дети так могут говорить, потому что проверяют границы. И еще потому, что в какой-то момент у них начинается переоценка ценностей.

Когда ребенка берут в семью - это акт воли родителей. Ведь ребенок не знает всех последствий. У него есть какая-то идеальная картинка и робкие надежды. И когда начинаются трудности и ребенок говорит, «я с вами не хочу жить», - родителям нужно понимать, что за таким поведением чаще всего стоят попытки пробиться к подлинной близости. Так ребенок приходит к подлинному принятию этих людей как родителей: через все свои несогласия, сопротивление, упрямство, неумение любить - через все это он хочет на самом деле поверить в то, что это его семья. Дети хотят, чтобы их удержали.

Крайне мало детей, которым действительно не нужна семья - у них все отрубилоотрезало, и крайне редко бывает, что вот именно эти люди не могут воспитывать этого ребенка. Какая-то совсем кризисная ситуация должна быть рассмотрена специалистами, и выводы должны основываться отнюдь не на эмоциях.

Ну а если ребенок недавно попал в семью и просится обратно, это чаще всего связано с тем, что он просто элементарно начинает скучать по тем людям, которых оставил, или ему сложно привыкнуть к новой обстановке. И тут очень важно ребенку сказать: ты знаешь, теперь твой дом здесь, а твоих друзей, воспитателей мы съездим навестить попозже.

Вообще, при возникновении любых сложных ситуаций родителям не стоит опускать руки. Ошибок, конечно, не избежать, но в большинстве случаев они не смертельны. Приемный родитель - это не человек со знаком качества, это обычный человек, который просто старается изо всех сил. Бывают ситуации, когда действительно очень трудно с этими детьми, и нет ничего зазорного, чтобы обратиться за помощью к специалистам.

Нет признаков, по которым можно сказать: ну, все понятно, вот такой ребенок, я буду делать то-то и то-то - и все будет отлично. Единственный выход - как можно больше знать про приемных детей, тренировать волю, терпение и воспитательские навыки, не сдаваться и относиться к этому, как к делу, которое я хочу сделать максимально хорошо. А там - как Бог даст.

Беседовала Марина НЕФЕДОВА